Вика тоже глянула на дно кейса и судорожно сглотнула:

— Я ничего не знаю об этой записке, — сухо произнесла она. — Мне ее специально подсунули. Это чья-то злая шутка!

— Проверим… — Олег захлопнул крышку кейса, давая понять, что все могут вернуться на свои места.

Я расстроенно плелась следом за Даном. Гораздо больше мне хотелось присутствовать при осмотре: профессия сыщика казалась мне невероятно романтичной. Но спорить я не решилась. В дверях толпились те, кто оставался в столовой. Впереди всех, переминаясь с ноги на ногу, стояла Любимцева.

— Что там? — тут же спросила она.

— Деньги, — с удовольствием отчиталась я. — Пятьдесят тысяч зеленых.

— У Вики? — У Любимцевой чуть не выпала вставная челюсть. — Откуда? Она у меня недавно занимала, сказала, что с получки отдаст.

— Когда? — сразу напрягся мой муж.

— Дайте подумать… — Любимцева почесала пальцем нос. — А, вспомнила! Позавчера. Да, позавчера, в среду. Сказала — до понедельника.

Шурик сидел зеленый и только водил по сторонам глазами. Бравому лейтенанту явно не хватало кислорода. На курсах оказания первой медицинской помощи меня когда-то учили делать искусственное дыхание рот в рот. Может, пойти, помочь ему? Или гуманнее перекрыть последний воздух, чтоб Шурик не мучился? А то смотреть тошно.

Проблему с кислородом без моего участия решил Яковлев.

— Александр Викторович, — заплетающимся языком начал он, — может быть, вы проясните нам происхождение этих денег? Как ближайший друг, так сказать.

Шурик взвился, словно ужаленный, и завопил:

— Вы, Игорь Семенович, налили сливу, вот и сидели бы, не лезли со своими вопросами!

— Фу, как грубо, — поморщился Яковлев. — Вы, сударь, совершенно зря злитесь. Мне просто интересна степень вашей осведомленности. Насколько вы отдаете себе отчет, во что вляпались благодаря вашей подруге.

Вот теперь у Шурика точно наступило удушье. Он покрылся мелкими бисеринками пота и начал синеть.

— Ну, все, с меня хватит! Ни минуты больше здесь не останусь! — Серафима вскочила и пошла к двери.

— Я бы не рекомендовал вам уходить, — спокойно произнес Даниил. — Покинувший место преступления до окончания опроса автоматически считается главным подозреваемым.

Серафима встала как вкопанная, потом медленно повернулась и молча села на стул. В отличие от нее Любимцевой, видимо, море было по колено. Людмила Анатольевна взяла с подноса яблоко и с хрустом его надкусила. Хорошие, однако, ортопеды в России. Отличные делают протезы.

— Не знаю, как Сусанку, а Васю было за что убрать. Смирнов по роду своей деятельности такого наснимал! — многозначительно изрекла Любимцева.

— Он порнуху снимал, — влезла Светлана.

— Деточка, за это не убивают, — снисходительно пояснила наш спортивный комментатор. — Убивают за компромат. А его у Васи было много.

Светлана, сообразив, что ляпнула лишнее, покраснела до корней волос и уткнулась взглядом в колени. Наверное, прикидывала, что ответить, если спросят, откуда она знает про порнографию. Мне стало жаль девушку, и я поспешила отвлечь внимание на себя.

— Так уж и много… Да неужто Вася был такой удачливый папарацци?

— Дело не в количестве, а в качестве, — многозначительно подняла палец вверх Любимцева.

— Ну, да. Если не размениваться на пустяки, а точно знать, куда идти, то конечно. Сдается мне, Смирнов это точно знал. И я, кажется, поняла, от кого он получал ин… — Я осеклась на полуслове, поймав на себе предупреждающий взгляд Дана, и вскочила. — Пойду-ка сделаю себе чаю. Кто-нибудь хочет составить мне компанию?

Поскольку все промолчали, я потопала на кухню одна, по дороге размышляя о том, что совершенно нельзя расслабляться. Как говорила одна моя хорошая знакомая, жизнь наша — как у желудя: только с дуба свалишься, тут же какая-нибудь свинья и съест. Единственное, что могло послужить мне оправданием в собственных глазах — я уже порядком устала. Но поскольку конца сегодняшнему дню видно не было, пришлось принимать срочные меры.

Рецепт был известен мне со студенческих времен. Если приходилось накануне всю ночь напролет зубрить, то утром нужно было в стакане воды размешать четверть стакана сахара и получившийся сиропчик выпить. Если не стошнит, быстрота и четкость мысли на экзамене обеспечены. Правда, через пару часов волшебное действие лекарства от усталости заканчивается, и, если необходимо, приходится принимать новую порцию отравы.

Я бросила в чашку пакетик чая, щедро насыпала сахара и залила кипятком. В этот момент на кухне появилась Серафима.

— Передумала? — спросила я. — Чай будешь?

Серафима отрицательно тряхнула головой и опасливо спросила:

— То, что сказал твой муж, правда?

— А что он сказал? — Я усердно болтала ложечкой в стакане.

— Ну, насчет того, что если уйти…

— То есть если смоешься — станешь главным подозреваемым? — помогла ей я. — А с какой стати ему врать? Все-таки пятнадцать лет проработал в угрозыске. Да ты что, детективов не читаешь?

— Терпеть не могу эту гадость, — фыркнула Серафима.

«Ну, конечно, гадость… — усмехнулась я. — А любовными романами у тебя наверняка вся прикроватная тумбочка забита. Интересно, кто их пишет? Мне почему-то кажется, что старые девы. Только старая дева может не знать, где у женщины находится то, что мужчина нарушает при дефлорации».

— Может, кофе будешь?

— Не хочу.

— Почему?

— Заснуть потом не смогу.

— Бедняжка, ты еще надеешься поспать сегодня ночью?

У Серафимы вытянулось лицо.

— Ты что, хочешь сказать, мы нескоро домой попадем?

— Вот-вот. Нескоро. Именно это я и хотела сказать.

Оставив Ковалеву размышлять, я отправилась обратно в столовую. По дороге взглянула на себя в зеркало и ужаснулась: тушь под одним глазом осыпалась, образовав некрасивое пятно. Я машинально поставила на полочку чашку и, послюнявив палец, потерла веко.

Сегодня решительно не мой день: произошло именно то, чего я так опасалась. В зеркале, куда я имела неосторожность посмотреть, отражался Даниил в обнимку с Викой. Точнее, обнимала его она. Но муж не делал никаких попыток освободиться!

Сцена настолько напоминала ту давнюю в саду с Иваном, что я невольно почувствовала себя снова брошенной. В этот момент Даниил встретился со мной в зеркале глазами, и я отпрянула от коварного стекла и побежала.

Догнал он меня в подъезде. Схватив за плечи, резко развернул к себе и, не говоря ни слова, поцеловал. Мои попытки сопротивления всерьез восприняты не были. Когда наконец я перестала трепыхаться, Дан отпустил меня и, глядя прямо в глаза, сказал: