Она перевернула его и вытрясла оттуда три снимка. Посмотрела на них без особого интереса, так как уже видела раньше. На снимках она полулежала и сидела на крупном валуне у ручья. Эффектное освещение создавало впечатление иновселенности. Сами фотографии ее не беспокоили.

Обеспокоило ее то, что негативов в конверте не было.

— Что вы несете, черт возьми? Как это — нет негативов? — Опершись обеими ладонями о стол Сиренити, Калеб подался вперед с весьма устрашающим, как могло показаться, видом.

Кое-кто сказал бы, без сомнения, что не очень-то порядочно запугивать королеву бабочек, потому что именно так выглядела Сиренити этим утром. Что-то летящее, прозрачное, радужно-зеленое, надетое поверх зеленого, закрытого костюма типа комбинезона с длинными рукавами, определенно делало ее похожей на персону королевской крови из царства бабочек. Необузданная масса рыжих волос лишь усиливала общий эффект. Здесь, в Уитс-Энде, как заметил Калеб, Сиренити не носила ничего бежевого и серого, как в Сиэтле.

В данный момент его не особенно заботило, что ему могут предъявить обвинение в запугивании бабочек. Он был в бешенстве. В таком бешенстве, что ему даже было наплевать на последствия своих поступков.

Гнев был не единственным обуревавшим его чувством. Новость, которую сообщила ему Сиренити, вселила в него глубокое беспокойство со множеством оттенков. Он не верил своим ушам. Нет, поправил он себя, с ушами у него, конечно, все в порядке. Просто он не хотел верить услышанному.

— Не орите на меня, пожалуйста. — Сиренити схватилась за подлокотники кресла и свирепо уставилась на него. — У меня сегодня трудный день. И мне ни к чему, чтобы из-за вас он стал еще труднее.

— Я не ору. Когда заору, вы сразу это поймете.

— В таком случае, я была бы вам признательна, если бы вы перестали рычать.

— Я и не рычу. Почему вы не сказали мне раньше, что негативов нет?

— Потому что у меня было интуитивное предчувствие: вы будете слишком остро реагировать, — призналась Сиренити. — А мне только и не хватало ваших неадекватных реакций.

— Так я, по-вашему, слишком остро реагирую? Да вы просто никогда не видели настоящей острой реакции. — Калеб резко отодвинул в сторону стопку деловых бумаг, которыми занимался последние два часа.

Он выпрямился и стал ходить взад и вперед по маленькому офису. Он не орал в полном смысле этого слова лишь по одной причине — боялся, что его услышат Зоун и те несколько местных жителей, которые в это время делали покупки в магазине. Закрытая дверь, отделявшая офис от основной части магазина, была тонковата.

— У меня с утра было предчувствие, что это еще не конец истории, — пробормотал Калеб. — Я знал, что будет какая-то еще неприятность.

Сиренити сжала губы, и ее лицо приобрело непокорное выражение.

— Не беспокойтесь об этом, Калеб. Это не ваша проблема, а моя.

Вот и конец их недолгому перемирию, подумал Калеб.

— Я уже говорил вам, что, пока вы моя клиентка, ваши проблемы остаются моими проблемами.

— Вы и ваша пресловутая деловая этика. Здесь никто вас не просит выходить за рамки ваших прямых обязанностей. Вы сами в это влезаете.

— Я сам буду решать, что выходит за рамки, а что не выходит. — Калеб дошел до стены, резко повернулся и зашагал обратно. Осознав, что бегает по комнате, он разозлился на себя. Это было не в его привычках. Он слишком хорошо владел собой.

Шок от осознания того, что он делает, резко вернул его к хладнокровной и точной оценке происходящего. Хождение взад и вперед ясно показывало, что он позволяет эмоциям взять верх.

А эмоции — штука опасная. Они делают человека уязвимым, ослабляют его, способствуют совершению ошибок, заставляют позабыть об ответственности, из-за них он сбегает с платиновой блондинкой, фотомоделью с центрального разворота журнала, и становится отцом незаконнорожденного сына, которому предстоит всю дальнейшую жизнь расплачиваться за эмоциональную глупость отца.

Калеб также открывал для себя, что именно благодаря эмоциям человек ощущает себя живым.

Он подавил смятение внутри и резко остановился посреди комнаты.

— Ладно, давайте успокоимся и все обдумаем логически.

— Я-то спокойна, — подчеркнуто сказала Сиренити. — Не то что некоторые, не буду называть, кто именно. Не найдя негативов, я просто удивилась, вот и все. Уверена, что повода для беспокойства нет.

— Как бы не так, черт побери. Пропажа набора негативов, которыми вас можно шантажировать, — разве это не повод для беспокойства?

— Эти фотографии не могут навредить мне больше, чем уже навредили. Сейчас меня волнует только одно: возможность того, что не Эмброуз был тем человеком, который пытался меня шантажировать. Может быть, в этом замешан кто-то другой. Проклятие. Я так надеялась, что с этим покончено.

— Эстерли пока остается наиболее вероятным подозреваемым. — Калеб заставил себя делать то, что у него получалось лучше всего, — беспристрастно проанализировать ситуацию и прийти к логическому заключению. — Он мог в какой-то момент изъять негативы из архива и спрятать их в надежном месте, пока проводил операцию шантажа.

— А зачем это ему было бы нужно?

— Затем, что его действия были незаконными. — Калеб бросил на нее раздраженный взгляд. — Если бы вы обратились в полицию и эти негативы нашли бы у Эстерли, то его бы арестовали. А так, если бы его поймали и перерыли весь архив, он всегда мог бы сказать, что негативы были у него украдены и шантажировал вас кто-то другой.

— Если так, то он мог спрятать эти негативы вообще где угодно. И мы, вероятно, никогда их не найдем. — Сиренити тихо выдохнула. — По-моему, так даже лучше.

— А я вовсе в этом не уверен. — Калеб потер затылок. — Мне совсем не нравится, что эти негативы где-то там плавают. Случайно их может найти еще кто-то.

Он остановил задумчивый взгляд на конверте, лежавшем на столе у Сиренити. Мысль о том, что какой-то другой мужчина пускает слюни над фотографиями Сиренити в обнаженном виде — фотографиями, которые самому ему не позволили увидеть, — заставила напрячься каждый мускул его тела.

— Вероятность этого очень мала, если подумать хорошенько. — Сиренити решительно подалась вперед. — Я-то определенно не собираюсь сидеть и переживать из-за того, что кто-то может найти эти негативы. И я уже объяснила вам, что не стыжусь этих снимков.

— Так ли это? Позвольте мне сказать вам, что вы показались мне чертовски обеспокоенной всего несколько минут назад, когда вынули конверт из ящика стола и сказали мне, что негативов там нет. — В течение нескольких секунд ему действительно казалось, что она смотрит на него так, будто ждет помощи, удовлетворенно подумал Калеб. Будто действительно нуждается в нем.

Надежда, как он убеждался на собственном горьком опыте, была, похоже, самой мучительной из эмоций.