22

Как сказал некто негде: «Барокко – это унижение разума». Но какого? Если того, который потом унизил ум Просвещением, тогда да, тогда Вольтер – могильщик человечества.

23

Звучание стремится к тишине. Тишина же – матерь надтекста.

24

Напоминаем: размер в сонатах – непреложный атрибут Божества, теснее – Святого Духа, Которым совершается крещение.

25

Музыкально выраженный заключительным дополнением в двух последних тактах II части, где она как бы переводится в III часть автентической каденцией тональности ля минор. Этот гештальт – не столь редкий в концертной литературе, здесь же, в сонатном суперцикле, один лишь раз явившийся – запечатлевает в его чертоге единожды мановением Божиим наступившее катастрофическое изменение: мiр мёртвых (гештальтно: ля минор) разомкнут перед вступлением в состояние воссоединения души и тела, воскресения, Пасхи (III часть).

26

Кизер имеет в виду «движение» как понятие надтекста.

27

Вот не верит Робби в чистосердечность этих баховских dolce в органных партитурах! Однако, если dolce в фантазии Jesu, meine Freude BWV 713 имеет пусть не вполне ясный, но во всяком случае многозначный и, отчасти, комментирующий смысл (см. Бедный Эдвард…), то здесь, в III сонате, это Adagio e dolce воспринимается Кизером чуть ли не как прямая издёвка: «медленно, сладостно и ещё послаще», ибо никакой нужды не было просить нежности у этого и без того нежного гештальта!

28

Подобный же переход «воздыханий Духа неизреченных» также из пьесы e-Moll в пьесу G-Dur см. в Дуэтах I и III (BWV 802, 804). (Бедный Эдвард, Хоральная раб.)