— Да, это правда, — призналась она. — Я неравнодушна к нему.

— По крайней мере, мы выяснили правду. Уже хорошо.

Сестра Беатриса протянула мне теплую ночную рубашку Артура.

— К сожалению, Джеффри не отвечает мне взаимностью, — продолжила она. — Я это знаю, но надеюсь, что со временем все переменится.

Подобного рода откровение испугало меня.

— А как же наш обет? — спросила я. — Мы, конечно, уже не в монастырских стенах, но все-таки.

— Вы имеете в виду обет целомудрия? — фыркнула сестра Беатриса. Мне она почему-то напомнила кошку, которую загнали в угол. — Но, Джоанна, вам ведь прекрасно известна моя история. Я была любовницей развратного человека. Потом принесла в подоле, но Бог сжалился надо мной и забрал ребенка к Себе. Все от меня отвернулись, даже родная мать. Она прокляла меня как блудницу и прогнала в лес.

В словах сестры Беатрисы было столько страдания, что у меня на глаза навернулись слезы.

— Но потом вы снова пришли в монастырь, стали послушницей, — сказала я. — Снова сделались членом общины.

— Да, благодаря Джеффри, — быстро закивала она. — Он нашел меня, и я все ему рассказала. Все-все, без утайки. И Джеффри не осудил меня, не стал порицать и называть грешницей. Он единственный человек, кто не осудил меня, истинный христианин, который свято соблюдает заповедь «Не судите, да не судимы будете».

«Ну, это, положим, вопрос спорный, — подумала я. — Лично меня Джеффри постоянно осуждает, вечно спорит со мной и даже оскорбляет». Но вслух сказала:

— Я вас тоже нисколько не осуждаю.

— Не совсем так, — вздохнула моя собеседница. — Да, из женщин вы меньше прочих осуждаете меня, но все-таки осуждаете. Но я все равно вас люблю. — Она сжала мою руку. — Вы всегда были мне подругой, сестра Джоанна. Нас разделяет только Джеффри. Но что бы там ни было, у вас доброе сердце. — Она хотела добавить что-то еще, но, видно, передумала.

— Ну, что же вы? Продолжайте, — попросила я.

Сестра Беатриса глубоко вздохнула:

— Уж если мы сегодня говорим по душам, то давайте выясним все до конца, начистоту. Я знаю, что Джеффри любит вас. Но лишь потому, что вы не отвечаете ему взаимностью. Такой вот печальный парадокс. Вы же его не любите, сестра Джоанна… — Эта последняя фраза не была утверждением, но прозвучала скорее как робкий вопрос.

«Сестра Беатриса хочет, чтобы я успокоила ее, убедила, что действительно не люблю Джеффри, — догадалась я, — и тем самым дала ей свое благословение».

И вдруг меня охватило отчаянное смятение. Возможно, вы посчитаете меня собакой на сене, но я действительно не знала, как отношусь к Джеффри Сковиллу и чего от него хочу.

— Вещи собраны, — объявила, появляясь в дверях, молоденькая служанка Гертруды. — Миледи ждет вас внизу.

Потом супруги Кортни приказали привести в порядок дом. Артура посадили на коня позади Эдварда. Мне же, вплоть до самого конца нашего пребывания в Лондоне, выделили отдельную лошадку. «Интересно, кто ездил на ней еще час назад?» — невольно задалась я вопросом, разглядывая симпатичную гнедую кобылку.

Я попрощалась с сестрой Беатрисой и дала ей денег, попросив заплатить служанке за месяц и объяснить той, что к чему. Опустив глаза в землю, сестра Беатриса кивнула. Попрощалась она со мной вежливо, но холодно. Ведь я так и не облегчила ей сердце, не ответив на ее последний отчаянный полувопрос.

Наша кавалькада двинулась по Хай-стрит к развилке, где начиналась дорога на Лондон. Мне еще ни разу не приходилось передвигаться по Дартфорду верхом. Я смотрела на город новым взглядом, как бы свысока. Можно было заглядывать в окна домов и лавок, мимо которых мы проезжали.

Казалось бы, как не радоваться тому, что я покидаю Дартфорд, жители которого всего несколько часов назад с таким наслаждением унижали меня. Но мне было грустно. Слезы наворачивались на глаза. И еще я ощущала страшную слабость.

«Просто ты уезжаешь на пустой желудок, только и всего, — говорила я себе. — А вообще, Джоанна, ты поступила абсолютно правильно, даже не сомневайся» Тут голова у меня закружилась, и я изо всех сил вцепилась в переднюю луку, чтобы не свалиться с лошади.

— Сестра Джоанна! Сестра Джоанна!

Я повернулась в седле. Это кричала сестра Винифред. Она бежала за мной, обеими руками подхватив юбки, чтобы не споткнуться.

— Постойте, сестра Джоанна! Вы куда это собрались?

Я махнула рукой слугам, чтобы ее пропустили ко мне.

— В гости к родственникам. Через месяц вернусь.

— Ничего не понимаю, — всхлипывала моя подруга, и слезы ручьями текли по ее щекам. — Как это вдруг вы ни с того ни с сего уезжаете? Вы давно это решили?

— Нет, только сегодня.

«Брат Эдмунд тоже не поймет меня, — подумала я и почувствовала себя глубоко несчастной. — И действительно, как же я могла принять такое решение, не посоветовавшись со своим лучшим другом? И еще он наверняка обидится, узнав, что я уехала, даже не попрощавшись с ним».

Гертруда Кортни, ехавшая впереди, обернулась. Я помахала маркизе рукой, давая понять, что ей вмешиваться не стоит.

— Прошу вас, сестра Винифред, пожалуйста, не надо так расстраиваться, — сказала я, наклоняясь в седле. — Я обязательно напишу вам, завтра же напишу. И все объясню брату Эдмунду.

Сестра Винифред перестала семенить ногами и остановилась. Мы продолжали двигаться вперед, а она осталась стоять посреди улицы. Я все смотрела на свою подругу, у меня даже шея заболела, и только тогда я отвернулась. А через секунду услышала за спиной ее голос:

— Да хранит вас Бог, сестра Джоанна!

Моя лошадка, послушно шагавшая вслед за остальными, свернула на дорогу пошире, ту, что вела в Лондон. Слева раскинулись густые яблоневые сады. У стволов самых высоких деревьев стояли стремянки: уже вовсю собирали урожай. Ярко светило солнце, клонясь к закату, и косые лучи его высвечивали ветки, густо усыпанные зрелыми яблоками. Краски были яркие, сочные, и чтобы любоваться этим зрелищем, приходилось щурить глаза.

Вдруг раздался душераздирающий крик. Из зарослей на дорогу, размахивая своим посохом, выскочил Джон.

— Вот они, порождения ехиднины, в чреве у них дочь Сатаны!

Гертруда сделала знак слуге. Я пришпорила лошадь, чтобы догнать их, пока Джону не успели причинить зла.

— Не трогайте его! — крикнула я. — Это Джон, городской сумасшедший! Господь помрачил его бедный разум!

Генри Кортни кивнул и отдал слугам другой приказ. Целый дождь новеньких шиллингов сверкнул в воздухе и рассыпался у грязных ног бедного Джона.

Но он не стал поднимать монеты. Встав у края дороги, Джон снова заговорил.

— Приготовьте пути, ибо вам не избежать неумолимого рока! И вы должны быть готовы ко всему, вы, согрешившие перед Господом! — возопил он. — Господь видит все ваши прегрешения! Он знает, что раскаяние ваше лживо, лживо и лживо!