Старый харвен поднял голову и попытался плюнуть в стратига, но тот успел ударить его по лицу, отчего вождь погибшей страны рухнул на землю, растянувшись перед ногами победителя. Стоявшие вокруг воины одобрительно загудели.

Краем глаза Скофа заметил какое-то движение на земле. Он повернулся в ту сторону, но увидел лишь несколько мертвых харвенов, лежавших в паре саженей от стратига. Похоже, от усталости ему начало мерещатся всякое. Солдат вновь повернулся к вождю и полководцу, но его внимание опять привлекло какое-то неявное движение.

Один из казавшихся мертвым харвенов явно поменял позу и лежал уже чуть ближе, чем остальные. Нахмурившись, воин шагнул в его сторону, и тут дикарь вскочил и бросился к полководцу.

— Сзади! — только и успел выкрикнуть он.

Копья у него не было. Зато был меч. Молниеносным движением вытащив его из ножен, он метнул два локтя доброй стали в бегущего варвара. Лезвие вонзилось ровно под его левую руку, почти наполовину войдя внутрь. Дикарь отшатнулся в сторону, остановился, сделал нетвердый шаг и рухнул на землю.

Великий стратиг резко обернувшись, посмотрел сначала на мертвого харвена, а потом перевел взгляд на стоявшего неподалеку Скофу. Поднявшись, он подошел к солдату и протянул ему свою руку. Скофа чуть смутился, слишком уж непривычным это было для него, но все же пожал.

— И вновь ты приходишь мне на помощь, воин. Сначала в лесу, потом на той поляне и вот сейчас твой меч, похоже, снова спас мне жизнь. Я снова благодарю тебя Скофа, но в этот раз одних слов явно будет недостаточно. Иначе боги просто сочтут меня неблагодарным и лишат своего благословения.

Лико Тайвиш отстегнул от пояса инкрустированную самоцветами серебряную флягу и протянул ее Скофе.

— Я не могу принять такой дар, господин! — замахал руками опешивший воин.

— Можешь, — полководец вложил флягу в руки солдата и, похлопав его по плечу, вернулся к своим телохранителям и пленному вождю, которого уже поднимали двое воинов.

А Скофа так и остался стоять, крепко, до боли сжимая дар своего полководца. И последние капли дождя, упавшие с небес, смешались с прокатившейся по грубой щеке воина слезинкой.

К полудню базарная площадь столичного квартала Фелайты преобразилась до неузнаваемости. От многочисленных уличных торговцев, продающих все, от овощей и гвоздей, до тканей и заморских благовоний, не осталось и следа. Даже вездесущие продавцы лепешек-кефетты, неизменного атрибута улиц тайларских городов, и те укатили свои небольшие жаровни. Но стоило площади опустеть, как место обычных для этого времени толп покупателей и праздных зевак заняли мальчишки.

Не меньше двух сотен, по большей части немытых, с ссадинами и в заштопанной одежде, они шли со всех сторон, с каждой улицы и подворотни, сбиваясь вместе у большого каменного постамента, откуда обычно городские глашатаи объявляли новости.

Но сегодня, вместо крикливого сановника, на толпу с довольной ухмылкой взирал мужчина лет тридцати. Он был одет в добротную черную тунику, которую обхватывал кушак с серебряными и золотыми бляшками, за который были заткнуты четыре кинжала, а на его руках красовались массивные браслеты из серебра, выполненные в виде сплетенных змей. Роста он был среднего, а телосложения ни полного и ни худого. Из растительности на его голове были только густые черные брови, под которыми прятались ярко-серые глаза, смотревшие на толпу сквозь прищуренные веки. Казалось, что он изучает и оценивает каждого из мальчиков, уже заранее зная, на что они способны.

— И так, слушайте сюда дети улиц. Меня, если кто вдруг не знает, зовут Лифут Бакатария и я доверенный человек господина Сельтавии, — его сухой и скрипучий голос напоминал хруст ломающихся веток. Говорил мужчина не громко, но в царившей тишине, сказанные им слова доносились до самых краев площади. — В доброте своей господин Сэльтавия верит, что каждому из вас, уличных засранцев, надо дать шанс. Один, сука, гребанный шанс, чтобы вы могли показать, из чего сделаны на самом деле — из говна, как думаю я, или из золота, которое незаметно из-за налипшей на вас грязи. Как по мне, так все вы тут гниль и отбросы, но вот господин Сельтавия считает иначе. Он думает, что вам нужно немного помочь. Что вам, сучьим выродкам, необходимо испытание, которое поможет толковым вылезти из говна в лучшую жизнь. И знаете что, гребаные детки, он готов дать вам такую возможность. И так, как все вы, наверное, — наш прекрасный Кадиф, самый лучший город в этом долбанном мире. Жемчужина Внутреннего моря, и вся такая прочая херня, которую городят поэты в перерывах между долбежкой в задницы. И это мой город. Моя, сука, родина. И ваша тоже. Но его вечно портят всякие иноземные ублюдки. Они, сука, явились сюда без приглашения и возомнили, что имеют право командовать тут как в своих сраных горах, песках или лесах. Вот недавно стайка осевших в Аравенской гавани красножопых из вшивого Косхаяра стала обирать добропорядочных лавочников и нападать на почтенных граждан Тайлара. Они вбили себе в голову, что наш город, это гребанная портовая девка, раздвигающая ноги перед первым встречным мудилой.

Лысый резко замолчал и пристально посмотрел на толпу. Мальчишки слушали его так внимательно, что некоторые даже пооткрывали рты. Он явно производил на них сильное впечатление. Как раз такое, на которое и рассчитывал.

Если теневой правитель Каменного города был для уличных мальчишек чем-то недостижимым и далеким, то его доверенных людей они знали с детства. Они были важной частью их жизни. Защитниками, судьями, а иногда и палачами. Их держали за образец и мечту, к которой так отчаянно рвались эти мальчики. И потому стоявший на трибуне человек, виделся им почти кудесником. Высшей силой, что по своей воле могла изменить их жизнь в любую сторону.

Хищно улыбнувшись и облизнув губы, Лифут Бакатария, резко повысил голос.

— Так вот хер им в глотку по самые яйца. В этом городе мы, сука, власть. Мы защищаем наших купцов, наших торговцев, наших мастеровых и всякого гребанного гражданина! И всякий вшивый заморский сброд может катиться в самую глубокую бездну. И так, вот вам мое задание, детишки. Тот из вас, сопливых щенков, что до завтрашнего заката докажет, что он не трясущийся у мамкиных ног членосос, а настоящий мужчина, и сможет принести мне голову вожака долбаных косхаев по имени Газрумара, получит благодарность господина Сельтавии.

Лифут Бакатария замолчал, явно довольный полученным результатом: мальчишки смотрели на него не отрывая глаз и даже не смея перешептываться. Это было хорошим завершением его маленького выступления. Подобную уличную шпану нужно было хорошенько озадачить, чтобы расшевелить самых прытких и толковых. Он уже начал было поворачиваться, как неожиданно у безмолвной толпы прорезался голосок:

— А какой конкретно будет благодарность? — выкрикнул высокий и худощавый парень лет пятнадцати, стоявший в первом ряду.

Мужчина вонзился пристальным взглядом в дерзкого паренька. Но тот даже не отвел глаз, продолжив смотреть прямо на него. У него была широкая челюсть, прямой нос с небольшой горбинкой, тонкие сжатые губы, а на левой щеке виднелся тонкий шрам. Темные волосы юноши были коротко и неровно острижены, а в слегка сощуренных серых глазах пылал тот особый наглый огонек, которым боги часто награждают уличных сорванцов вместе с жаждой большего. Одет он был в светло-серую тунику из шерсти, такие же штаны и кожаные сандалии.