Пожатие белой руки — и она направилась к двери.

Ансельмо глянул на Виктора с хитрой улыбкой и вернулся на свое место, к очередному повтору очередного футбольного матча. Виктор направился в свой номер, вернул конверт Миммо под распределительный щит и, не раздеваясь, рухнул на кровать, пытаясь не обращать внимания на перекличку гондольеров. Он набрал номер Салли, услышал предложение оставить сообщение после гудка и, не дослушав его, отключился. Что он мог сказать? Конечно, она не вернется.

Морсби… Миммо… Мелькнули и погасли. «Арабелла, Арабелла, Арабелла», — ритмично зазвучало в мозгу…

Разбудила тишина.

Молчат гондольеры. Молчат мопеды и противотуманные гудки. Виктор повернулся к окну, стараясь разглядеть оранжевую дымку города, но что-то заслоняло отблески огней.

Кто-то стоял между окном и кроватью.

Фигура двинулась, и лучик света проскользнул в открытое — открытое! — окно. Виктор затаил дыхание и уловил еще чье-то. Одеяло медленно поползло с него. Схватив с ночного столика графин, Виктор замахнулся и заорал во все горло:

— Вон отсюда!!!

Графин, однако, прорезал пустоту. Виктор щелкнул выключателем и заметил темный силуэт с капюшоном на голове, выскользнувший за дверь. Виктор рванулся вдогонку, сжимая горлышко графина. Двери в коридор открывались, и разбуженные постояльцы с удивлением следили за растрепанным мужчиной, несущимся мимо них с дикими воплями.

Черное облачко растворилось за поворотом. Там коридор разветвлялся. Виктор резко затормозил и остановился, тяжело дыша и рыская глазами по сторонам. Подбежал ночной охранник, за ним Ансельмо, и они вместе уговорили синьора Талента отдать графин. Озабоченно покачивая головами выслушали сбивчивый рассказ, вызвали полицию.

Два агента национальной полиции в синей форме, прибывшие в номер Виктора, с серьезным видом слушали объяснения американо, третий, огненно-рыжий коротышка, ползал по ковру в поисках следов. Он поднялся и прошептал что-то на ухо старшему группы. Тот задумчиво потер нос и полистал блокнот:

— Вы беседовали сегодня с моей коллегой из квестуры, синьор Талент? По какому поводу, если не секрет?

— Н… небольшое недоразумение… — Виктор уже понял, какое о нем сложилось впечатление. Накачанный наркотиками заокеанский бездельник в поисках приключений на свою задницу. — Я хотел навестить здешнего знакомого — моего старого учителя.

Полицейский покачал головой. С видом весьма недоверчивым.

— А эта фигура… гм… в плаще и капюшоне… она появилась через окно?

Виктор только кивнул.

— Но окно закрыто, синьор Талент. На подоконнике ничего подозрительного, никаких следов на ковре…

Полицейский с фамилией Таормина на значке снова потер — на этот раз подтер — нос и показал на окно, за которым снова ручьями лил дождь. Перед уходом Таормина, из носа которого тоже, казалось, сейчас польет дождь, указал на красную пластиковую бутылочку, внутри которой белели маленькие шарики, и вежливо поинтересовался, что это такое.

— Снотворное. Я плохо сплю.

Белые пилюли в красном футляре поставили точку в умозаключениях полицейских. Жалея странного американца и своего потраченного впустую времени, они направились к выходу. На ходу Таормина указал на покосившийся распределительный щит и что-то буркнул сопровождающим, которые мгновенно развеселились. Виктор рванулся к щиту.

Конверт Миммо исчез.

Виктор замер, хватая воздух раскрытым ртом.

— Что-то еще, дотторе? — спросил Таормина сквозь смех полицейских, все еще улыбаясь собственной шуточке.

У Виктора зачесались руки врезать ему графином. Рассказать про Сару, про Миммо, упомянуть фамилию Станкович? Да кто ж ему поверит!

— Нет… Извините. Я немного не в себе после происшедшего.

— Злоупотребление лекарствами не приносит пользы, — заметил Таормина. — Спокойной ночи, синьоре. Наслаждайтесь Венецией.

Они приложили пальцы к козырькам форменных фуражек и вышли. Виктор завязал оконный шпингалет ботиночными шнурками. Ты вернулся за своей собственностью, Миммо? Или это твои палачи? Его трясло, он метался по комнате, не в силах успокоиться. Уехать? Он бросился на кровать. Заснул, когда уже светало. Спал без снов.

С карниза сдвинулась и исчезла черная тень, чернее, чем тьма подвалов кастелло.

Виктор проснулся вскоре после восхода солнца, несколько лучей которого пробилось сквозь плотную пелену облаков. Ночные события казались кошмарным сном. Он сполз на ковер и вгляделся в его густой ворс. Никаких следов. Схватил снотворные пилюли и запустил в мусорную корзину. Из-за закрытого окна доносились звуки просыпающегося города. Виктор подошел к окну, отвязал от шпингалета шнурки, распахнул створки. Снизу послышался смех, гондольер помахал ему рукой, и Виктор ответил улыбкой и взмахом руки. Дыхание нормальной жизни вызвало некоторое облегчение. Ветер принес запахи бензина и кофе.

Виктор заметил на каменном карнизе-подоконнике царапины. Как будто чьи-то каблуки соскользнули с известняка. Но такие же царапины виднелись и далее по выступам и плоскостям фасада. Не все же они оставлены ночным визитером. Виктор закрыл окно и задумался, в чьих руках теперь конверт Миммо. Натянул самый безобразный из купленных свитеров. Вздохнул. Тяжело, когда невозможно доказать свою правоту. Вышел. У лестницы встретил Ансельмо, важного и внимательного.

— Как дела, дотторе? — с легким поклоном спросил старик.

— Нормально, — ответил Виктор с улыбкой, глядя через перила на прибывающих делегатов ЮНЕСКО. — Да, нормально. Видите ли, сегодня ночью…

— Нет нужды объяснять, — небрежно махнул рукой Ансельмо. — Этот город очень стар. Века наслаиваются друг на друга. Иногда случаются вещи необъяснимые, невероятные. Не вы первый.

Виктор покинул отель, раздумывая, что пришлось повидать на своем веку Ансельмо. Через несколько минут он увидел мраморные стены Сан-Сте и прошелся вдоль церкви в поисках таблички с адресом. Возле одной из дверей стояла стремянка, а у фонаря он заметил еле различимую двойку. И кучи картонных коробок у входа и в коридоре.

— Эй, есть кто-нибудь?

Никто не ответил. Виктор подошел к двери и услышал слабое жужжание какого-то электромеханического строительного прибора. Он миновал обширную прихожую, у стен которой стояли приставленные одна к одной картины, обернутые пленкой. Откуда-то доносилась музыка. Брамс. Одна из серьезных вещей, с преобладанием бассо профундо.[16]На полу тонкий слой пыли, мебель затянута полиэтиленом. Шлифовальная машина замолкла, осталась лишь музыка.

— Эй!

Никто не отзывается. Он прошел дальше, вышел в зал, где несколько стремянок торчали почти до самого потолка. Реставраторы только что приступили к раскрытию древнего плафона. Очищен один из центральных фрагментов. Фигура, насколько можно судить, венецианского адмирала с лицом, искаженным ужасом и смертной мукой. На нем синий мундир с золотыми пуговицами. Одна рука прикрывает голову. Вокруг — множество янычар в тюрбанах с поднятыми ятаганами. Один из нападающих уже готовится сдирать с пленного кожу, начиная со ступней ног, глаза его горят ненавистью, рот кровожадно полуоткрыт.