одна из наиболее прочно укоренившихся гипотез относительно происхождения сновидений. Все, что мы сделали, – это последовательно применили рабочую гипотезу ко всем остальным ассоциациям, относящимся ко всем другим частям сновидения. В конечном счете мы говорим лишь о том, что этот элемент сновидения связан с этой ассоциацией, что он, следовательно, имеет к ней некое отношение, что существует связь между двумя этими вещами. Однажды один выдающийся критик заметил, что с помощью психоаналитических интерпретаций можно связать даже огурец со слоном. Поставив в один ряд «огурец» и «слона», этот достойный человек показал нам, что они ассоциативно связаны в его сознании. Нужно обладать большим хладнокровием и самомнением, чтобы утверждать, будто человеческий разум порождает совершенно бессмысленные ассоциации. В нашем примере для понимания ассоциации не требуется долгих размышлений.

В рамках ассоциативного эксперимента мы можем установить необычайно интенсивные влияния, исходящие из бессознательного, именно благодаря интерференции комплексов. Оговорки и оплошности в эксперименте есть не что иное, как прототипы ошибок, которые мы совершаем в повседневной жизни. Большинство из них следует рассматривать как результат интерференции комплексов. Фрейд обобщил этот материал в своей книге «Психопатология обыденной жизни». В ней описаны так называемые симптоматические действия, которые с равным успехом можно было бы назвать символическими, и реальные промахи, такие как провалы памяти, оговорки и пр. Все эти феномены являются следствиями бессознательных констелляций, а значит, представляют собой врата в царство бессознательного. Когда они накапливаются, мы называем их неврозом. С этой точки зрения невроз есть дисфункция; соответственно, мы должны трактовать его как результат бессознательной констелляции.

Таким образом, ассоциативный эксперимент позволяет непосредственно вскрыть бессознательное, хотя в большинстве случаев это просто способ получения широкого спектра ошибочных реакций, которые затем могут быть использованы для психоаналитического исследования бессознательного. По крайней мере, такова самая надежная форма его применения в настоящее время. Хотя не исключено, что данная техника может выявить и другие ценные факты, которые дадут нам возможность заглянуть в бессознательное, я считаю, что обсуждать этот вопрос пока преждевременно.

6. Эдипов комплекс

После того, что я рассказал о нашем методе, вы, возможно, обретете бо́льшую уверенность в его научности и скорее согласитесь с тем, что фантазии, выявленные в рамках психоаналитического исследования, не являются просто произвольными предположениями и иллюзиями психоаналитика. Возможно, вы даже терпеливо выслушаете то, что могут поведать нам эти продукты бессознательной фантазии.

Сознательные фантазии взрослых отличаются чрезвычайным разнообразием и носят в высшей степени индивидуальный характер. Посему дать их общее описание невозможно. Но совсем другое дело, когда посредством анализа мы проникаем в мир бессознательных фантазий. Хотя многообразие фантазийного материала и здесь крайне велико, мы не находим столько индивидуальных особенностей, как в сознательной области. Здесь мы сталкиваемся с более типичным материалом, который нередко повторяется в схожей форме у разных индивидов. В бессознательных фантазиях постоянно возникают те или иные вариации идей, встречающихся в религии и мифологии. На основании данного факта мы можем утверждать, что эти фантазии суть предшественники религиозных и мифологических представлений.

Дабы не углубляться в подробности, я вынужден сослаться на свою книгу «Символы трансформации». Здесь упомяну лишь о том, что центральный символ христианства – жертва – играет важную роль в фантазиях бессознательного. Венская школа знает это явление под двусмысленным названием «комплекс кастрации». Столь парадоксальное употребление термина вытекает из особого отношения венской школы к вопросу сексуальности, о котором я говорил ранее. В вышеупомянутой книге я уделил пристальное внимание проблеме жертвы. Я должен ограничиться этим мимолетным упоминанием и теперь перехожу к происхождению бессознательных фантазий.

В бессознательном ребенка фантазии значительно проще; в большинстве случаев можно сказать, что они соразмерны масштабам детской среды. Благодаря усилиям психоаналитической школы мы обнаружили, что наиболее частой фантазией детства является так называемый эдипов комплекс. И этот термин представляется самым неподходящим из всех возможных. Как известно, трагизм судьбы Эдипа состоял в том, что он женился на собственной матери и убил своего отца. Поскольку этот трагический конфликт взрослой жизни кажется весьма далеким от детской психики, для неспециалиста совершенно немыслимо, чтобы от этого конфликта страдал ребенок. Но если немного поразмыслить, становится очевидно, что tertium comparationis заключается именно в ограничении судьбы Эдипа двумя его родителями. Данное ограничение характерно только для ребенка, ибо судьба взрослого не сводится к отношениям с родителями. В этой степени Эдип является выразителем инфантильного конфликта, увеличенного до взрослых пропорций. Термин «эдипов комплекс», естественно, не означает, что этот конфликт мыслится в форме, присущей зрелому возрасту; скорее он предстает в уменьшенном масштабе, более свойственном периоду детства. В сущности, название всего-навсего говорит нам о том, что детские требования любви направлены к матери и отцу; только в том случае, если эти требования достигают определенной степени интенсивности, в результате чего выбранный объект ревниво оберегается, мы можем говорить об эдиповом комплексе.

Подобное ослабление и уменьшение масштаба эдипова комплекса следует понимать не как уменьшение общей суммы аффектов, а как указание на меньшую долю сексуального аффекта, характерного для ребенка. В качестве компенсации другим детским аффектам присуща та особая интенсивность, которая свойственна сексуальному аффекту у взрослых. Маленький мальчик хотел бы, чтобы его мать принадлежала только ему, а отца не существовало. Как известно, маленькие дети иногда могут становиться между родителями самым ревнивым образом. В бессознательном эти желания и намерения принимают более конкретную и радикальную форму. Дети – маленькие примитивные существа, а потому весьма легко относятся к убийству. В бессознательном мысль об убийстве возникает тем более охотно, что бессознательное имеет обыкновение выражать себя в высшей степени драматично. Но так как ребенок, в общем-то, безвреден, то и это, казалось бы, опасное желание, как правило, тоже безвредно. Я говорю «как правило», ибо мы знаем, что иногда дети поддаются своим убийственным порывам не только косвенно, но и весьма непосредственным образом. Впрочем, поскольку ребенок не способен к систематическому планированию, то и его намерение убить не так уж опасно. То же можно сказать и об эдиповом намерении по отношению к матери. Слабые намеки на эту фантазию легко не заметить; посему все родители убеждены, что у их детей нет эдипова комплекса. Родители, как и влюбленные, в большинстве своем слепы. Если я скажу, что эдипов комплекс – это прежде всего формула детских желаний по отношению к родителям и конфликта, который эти желания вызывают, то ситуация может показаться более приемлемой.

История эдиповой фантазии представляет особый интерес, ибо многое говорит нам о развитии бессознательных фантазий вообще. Некоторые люди, естественно, полагают, что проблема Эдипа – это проблема сына. Как ни странно, это иллюзия. При определенных условиях сексуальное либидо