– Нет, спасибо, – ответила я и потянулась к кружке.

– Итак… – многозначительно начал он.

– Итак, – хмыкнула я и приготовилась слушать.

– Скажите, я похож на идиота?

– Вы?

– Да, я?

– Нет, – покачала головой.

– Тогда почему вы решили, что я не понимаю, что происходит?

Вопрос застал меня врасплох. Действительно, он не дурак и вполне мог догадаться, в чем тут дело.

– Алексис?

– То, что Софи хочет сделать – неправильно. Я убеждена в этом. Но я вынуждена согласиться, потому что это решение Софи, а не мое. Но я хотя бы попыталась с ней поговорить об этом. Не как с пациенткой, а как с человеком, у которого в жизни есть серьезные проблемы.

– И вы ожидали, что доктор Оусен поступит так же и попытается ее переубедить?

Я молчала, глядя на кружку с остывшим чаем.

– Это не вопрос правильности оформления информированного согласия, – произнес Одьен, и я вынуждена была посмотреть на него. – Это вообще не медицинский вопрос. Вы жалеете Софи и, как заботливая мать, пытаетесь внушить ребенку, что для него будет лучше. Но лечащий врач – это не мать, и не отец. Ваше дело – предоставить информацию и согласиться с решением. Вот и все.

– Я знаю, – прошептала я.

Меня пробрало. То ли тембр его голоса был слишком мягким, то ли меня настолько все это уже достало, что бороться с чувством безысходности и приступом жалости к самой себе стало слишком тяжело.

– Алексис… – Одьен встал и подошел ко мне.

Он присел на корточки напротив меня и склонил голову на бок, наблюдая за тем, как я утираю слезы.

– Извините, доктор Ригард. Что-то я расклеилась.

– Выпейте чаю, – он подал мне кружку.

Я выпила весь чай с три глотка и поставила кружку на стол. Стало легче. Действительно, стало легче.

– Вы замужем, Алексис? – неожиданно спросил Одьен.

– Нет, – покачала головой я, хотя он прекрасно об этом знал.

– Муж избивает вас?

Я взглянула на Одьена и вновь отрицательно покачала головой.

– У вас есть любовник?

– Нет.

– И вы не беременны от мужчины, который не является вашим супругом?

– Нет.

– Это – не ваша жизнь, Алексис. И это – не ваш выбор.

– Тяжело с этим мириться, – ответила я.

– Здесь у каждого есть секреты. Прислушайтесь к тем, кто в них посвящен. Ни один врач не желает зла своим пациентам. Кейдж не исключение. Просто она знает больше, чем вы. Сыграть честно в этой ситуации не получится, – вкрадчиво произнес он, и от этого тихого голоса меня бросило в дрожь.

Я подняла глаза и внимательно посмотрела на него. Такой красивый… Такой притягательный. Захотелось его обнять. Прижаться к нему всем телом и больше ничего не делать, только слушать, как бьется в груди его сердце. Запретное желание. Неправильное в отношении моего руководителя.

– Предлагаете сыграть нечестно? – выдавила из себя я.

– Но ведь я знаю больше, чем вы, – ответил Одьен и встал.

Я поняла, что разговор на этом окончен. Я тоже встала и направилась к двери.

– Спасибо, – произнесла я, выходя из его кабинета.

– Пока не за что, – ответил он.

***

Рабочий день был окончен и засиживаться допоздна я не собиралась. Когда я вошла в ординаторскую, чтобы забрать вещи, мои коллеги умолкли. В тишине я собрала вещи со стола и, перекинув сумку через плечо, направилась к выходу.

– Всем до свидания! – отсалютовала у самых дверей и, не дожидаясь скупых ответов, покинула ординаторскую.

Наспех переодевшись, я вылетела из санпропускника и начала спускаться по лестнице.

– И что мы дальше с ним будем делать?

Голос Айени Ригарда, доносящийся откуда-то сверху, трудно было не узнать.

– Из сна его в любом случае пора выводить, – раздался голос Одьена.

– Может, изолируем его на время?

– Изолятор нас не спасет! – повысил тон Одьен.

– А если просто поговорить с ним? Возможно, он будет вести себя смирно и не доставит особых хлопот.

Одьен хмыкнул:

– И ты в это веришь?

– Не особо.

– Вот и я не верю. Когда дело касается их шкуры, они теряют рассудок.

Внизу раздались чьи-то голоса, и я поспешила спуститься, чтобы не быть пойманной за подслушиванием.

Сев в машину, я запустила двигатель и сжала руль. Либо у меня едет крыша, либо я чего-то не понимаю. С этой больницей явно что-то не так…

Я в очередной раз взглянула на мигающий красный сигнал на приборной панели, предупреждающий о необходимости замены топливной ячейки, и поехала домой. Что бы не творилось в этой проклятой больнице, я не спущу это на тормозах. Может, и не мое это дело, но и в стороне оставаться я тоже не могу.

***

Четыре тридцать две… Доброе утро, Алексис. Новый день и череда одних и тех же, повторяющихся действий: душ, глазные капли, фен и расческа, узел на затылке, кружка кофе, яблоко, дорога на работу, парковка, приемник, свободная раздевалка, зеленый костюм, пустая ординаторская, голопорт на столе, появление Наварро, ни к чему не обязывающие «как дела?», формальный ответ «спасибо, все в порядке».

– Кофе хочешь? Я заваривать собираюсь, – тем утром обратился ко мне Наварро.

– Не откажусь.

– К тебе в палату я положил двоих. Оба хранители.

– Последнее не имеет значения.

Наварро улыбнулся в ответ на это. Я выдохнула и подперла голову рукой.

– Я рад, что в тебе нет предрассудков. Знаешь, я очень хорошо помню тот день, когда по телевизору передали первые сообщения о массовых нападениях на райотов. Эта резня длилась два месяца, и после нее мы все изменились. Пятнадцать лет назад зачистки райотов прекратились, десять лет назад они выползли из нор и заявили о своих правах. Теперь мы снова считаемся с ними, как будто не было десятилетий, когда нашего мнения никто не спрашивал. Моя дочь заболела, когда ей было три года. Хронический лимфобластный лейкоз. Мы боролись до последнего, пока к нам не пришел их палач. В том же отделении погибал ребенок райотов, и ему требовался Поток. Они приняли решение облегчить муки моей малышки и забрали ее, когда она все еще была жива. И я ничего не смог сделать. У каждого послушника в семье есть схожая история. Ты должна помнить те времена, когда они забирали подходящих доноров Потока прямо из дома. «Последний звонок», так это называлось. Восстание послушников расставило все по своим местам. Хранители оказались на нашей стороне, и теперь палачам в этом мире не место. Это не могло не сказаться на всех нас. Мы до сих пор делаем вид, что не убивали друг друга, но это всего лишь вид. Одьен сказал, что ты послушница. Но, прости за откровенность, ты больше похожа на райота. Я знаю, что в этом нет твоей вины, но пациенты, которых ты ведешь, не знают всей правды. Они могут тебя бояться, Алексис. Могут тебе не доверять, – Наварро улыбнулся мне.