Процесс освещали советские и зарубежные СМИ, в том числе лондонская "Таймс" и "Нью-Йорк таймс", "Санди экспресс" и "Дейли экспресс", радиовещательная компания "Колумбия". Советскую прессу на процессе представляли Алексей Толстой, Константин Симонов, Илья Эренбург, Елена Кононенко и Леонид Леонов.

Еще далека была Победа, еще долгих 705 дней оставалось до открытия Нюрнбергского процесса, когда в Харькове, пережившем 22 месяца оккупации, прозвучали суровые слова о неотвратимости расплаты за чудовищные преступления. Слова, которые с нетерпением и надеждой ждал весь мир: "Встать, суд идет!"»

Из материалов о первом в истории процессе над нацистскими преступниками в харьковском Музее Холокоста

Чернявый и смуглый сержант Гросман, один из охранников Руденко, был совсем молод, расторопен и, судя по ухваткам, большой хитрован. Он сидел рядом с водителем Руденко и постоянно вертел головой, морщил нос, хмыкал, и явно хотел поговорить с Ребровым, который по-начальственному устроился на заднем сиденье, но не решался.

— Тебе сколько лет, сержант? — спросил Ребров.

— Двадцать два, товарищ… Простите, не знаю вашего звания…

— Денис Григорьевич меня зовут. И откуда ты?

— С под Одессы.

— С под Одессы, — улыбнулся Ребров. — Давно воюешь?

— С сорок второго года.

— Ого! Да ты ветеран.

— Я с 1943-го в полковой разведке, командовал взводом. До Берлина дошел, даже на Рейхстаге расписался.

— А как сюда, в Нюрнберг попал?

— Да очень просто. Вызывает меня как-то начальник политотдела дивизии и говорит: от нашей дивизии на Нюрнбергский процесс, где будут судить главных гитлеровских преступников, решили направить для охраны советской делегации тебя, товарищ Гросман. Я и растерялся… Говорю, а почему я? Может, кого другого? А мне полковник в ответ: я бы на твоем месте туда рядовым поехал. И вообще, это приказ. Так что иди к портному, сошьют тебе новую форму, чтобы ты соответствующим образом выглядел.

— Видать, лихим ты разведчиком был, сержант, раз тебя одного из целой дивизии выбрали.

— Командиры не жаловались.

— А стреляешь ты как?

— Подходяще. Если в мишень, то девятка, редко восьмерка…

— И пистолет у тебя всегда с собой?

— А как же? Я же товарища генерала охраняю.

— Ну, это все знают… А пистолет ты, сержант, не доставай, потому что стрелять нам ни в коем случае нельзя… Там все свои будут. Ну, вот вроде и приехали…

Они вошли в большой четырехэтажный дом, поднялись на второй этаж, остановились перед дверью нужной квартиры.

— Значит так, сержант, объясняю задачу, — проинструктировал Ребров буквально бившего копытами от нетерпения Гросмана. — Нам надо забрать больную девушку и отвезти ее сразу на аэродром, чтобы отправить в Берлин… Дело простое, но рядом с ней наш офицер, которому поручено никого к ней не пускать. Еще раз повторяю — наш с тобой товарищ. Так что действовать надо спокойно и деликатно.

— А если он?

— Постараемся убедить его.

— А если не получится?

— Тогда аккуратно нейтрализуем. Только очень нежно, по-семейному… Это я беру на себя. Ты страхуешь, понял? Главное не дать ему сдуру стрелять…

Ребров позвонил. Через какое-то время из-за двери раздается суровый голос.

— Кто там?

— Свои, командир, — спокойно Ребров. — Мы прибыли по приказу генерала Руденко. Знаешь такого?

— А чем подтвердите?

— Со мной его охранник сержант Гросман.

Дверь приоткрылась. За ней стоял старлей с круглым мальчишеским лицом сурово нахмуренным. Руку он держал на расстегнутой кобуре. Что Реброву совсем не понравилось. Парень выглядел усталым, явно нервничал и на взводе мог натворить дел.

— В чем дело?

— Ты нас узнал старлей? Вот сержант Гросман из охраны генерала Руденко, — Ребров кивнул в сторону Гросмана, который грамотно занял позицию не за спиной Реброва, а на шаг в стороне, что давало ему возможность быстро действовать самому, если дело дойдет до столкновения. — Узнал?

— Узнал, — кивнул сбитый с толку несчастный старлей.

— У нас приказ генерала Руденко немедленно отвезти больную Лидию Корзун в больницу. Как она?

— Бредит. Жалко девчонку. Но у меня приказ полковника Косачева: никого к Корзун не пускать… Никого.

— Даже от генерала Руденко?

— Про товарища генерала мне ничего не говорили, — насупился старлей.

— Ну и что делать будем, командир?

— Без личного приказа товарища полковника не имею права никого к ней допускать.

— А у нас приказ генерала, — развел руки Ребров.

Старлей яростно мотнул головой.

— Ищите товарища полковника. Без него не могу. У меня приказ — стрелять на поражение, если кто…

Ребров вдруг ткнул пальцем в спину старлея.

— Она встала!

Офицер обернулся. Ребров стремительно одной рукой закрыл ему рот, а большим пальцем другой нажал на шею чуть пониже уха. Старлей все-таки попытался выхватить пистолет из кобуры, но Гросман, одним кошачьим движением бросившись вперед, перехватил его руку. Вдвоем они внесли обмякшего офицера в коридор, аккуратно посадили на стул.

— Ловко вы его, — сказал Гросман с горящими глазами. — Надолго он вырубился?

— Минут через десять придет в себя, поднимет шум… Времени у нас в обрез.

Они вошли в небольшую комнату, где на кровати лежала худенькая девушка с запекшимися губами. Глаза ее были закрыты. Ребров легко поднял ее на руки и быстро направился к выходу. Гросман схватил висящее на деревянной вешалке пальто и помчался следом.

Самолет уже взмыл в воздух, когда прямо на взлетную полосу вылетели два автомобиля. На ходу из них выскочили полковник Косачев и три офицера Смерша. Косачев бросил взгляд на пропадающий уже в небе самолет, потом в бешенстве повернулся к стоящим чуть в стороне Филину и Реброву. Некоторое время они стояли друг против друга молча, а потом рука Косачева потянулась к кобуре…

— Держите себя в руках, полковник, — спокойно сказал Филин. — Давайте без глупостей. Какой пример вы подаете своим офицерам?

В этот момент из машины Руденко, стоявшей тут же, выскочили Гросман и водитель и рванули в их сторону. Подбежав, встали рядом с Филиным и Ребровым.

Косачев, не сказав ни слова, развернулся и сел в машину. За ним отправились его офицеры. Проводив взглядом отъехавших, Филин спокойно сказал:

— Ну, вот и все.

С улыбкой посмотрев на разгоряченного Гросмана, одобрительно сказал: