Обычно говорят, что глубокие мысли — удел мыслителей, потому что привыкли так выражаться, но мыслящим личностям нет нужды именовать себя мыслителями. С другой стороны, лениво рассуждал Виктор, почему бы в данном случае и не пойти на поводу у общественного мнения? А что касается мозга и разума, то нет никакой проблемы в разделении двух категорий — мыслительного процесса и сознания, — происходящих одновременно. Или проблема заключается в самих категориях?

Где-то у подножья холма хлопнула дверь автомобиля. Наверное, Элинор привезла Анну. Виктор щелкнул крышкой часов, проверил время и снова закрыл крышку. Каких успехов он сегодня добился? Да никаких. День выдался непродуктивный, но не из тех, когда, обуреваемый множеством интересных идей, Виктор, как буриданов осел, не мог сделать выбора между двумя одинаково привлекательными и питательными охапками сена. Нет, сегодня причина неудач заключалась в другом.

У последнего поворота тропы появилась Анна, ослепительная в своем белом платье.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — по-детски расстроенно отозвался Виктор.

— Как дела?

— По большей части бесплодные упражнения, но говорят, что упражняться полезно.

— Ты недооцениваешь бесплодные упражнения, — сказала Анна. — Сейчас это очень модно. Велосипеды, которые никуда не едут, беговые дорожки, которые никуда не ведут, тяжести, которые поднимают просто так…

Виктор молчал, уныло глядя на единственное написанное им предложение.

— Значит, пока так и неизвестно, кто мы такие? — спросила Анна, приобняв его за плечи.

— Увы, так и неизвестно. Разумеется, личность — выдумка чистой воды. Но к этому выводу я пришел неверным путем.

— Каким же?

— Я о нем не думал.

— Как раз это англичане и имеют в виду, когда говорят: «Он относится к этому философски». Это значит, что человек перестает о чем-то думать, — объяснила Анна, прикуривая сигарету.

— Как бы то ни было, — негромко произнес Виктор, — мои сегодняшние размышления напоминают жалобы моего бывшего студента, что в моих семинарах «нет изюминки».

Присев на краешек стола, Анна скинула с ноги парусиновую туфлю. Радовало то, что Виктор снова приступил к работе, хотя и без особого успеха. Она положила босую ступню ему на колено и спросила:

— Скажите, профессор, это моя ступня?

— Что ж, некоторые философы ответили бы, что в определенных обстоятельствах это можно определить, причинив ей боль, — изрек Виктор, обхватив ступню ладонями.

— А не проще ли доставить ей удовольствие?

— Видите ли, — сказал Виктор, делая вид, что серьезно обдумывает нелепый вопрос, — в философии, равно как и в жизни, удовольствие чаще оказывается галлюцинацией. Боль — это ключ к обладанию. — Он жадно раскрыл рот, будто готовясь откусить гамбургер, а потом закрыл его, нежно перецеловал все пальцы на ноге и выпустил ее.

— Я сейчас. — Анна скинула другую туфлю и осторожно пошла по нагретому гравию к двери в кухню.

Виктор с удовлетворением отметил, что в Древнем Китае подобную игру с ногой сочли бы чрезвычайно интимной. Для китайцев обнаженная ступня была эротичнее обнаженных гениталий. Ему лестно было представить необузданную мощь своей страсти в другое время и в другом месте. В памяти всплыли строки из «Мальтийского еврея»: «Ты совершил прелюбодеяние, но это было в другой стране. К тому же девка умерла»{33}. В прошлом он был соблазнителем, который основывал свои победы на принципах утилитаризма в погоне за суммарным увеличением общего наслаждения, но после встречи с Анной хранил невиданную прежде верность. Не обладая физической привлекательностью, он соблазнял женщин своим умом. Чем уродливее и знаменитее он становился, тем приметнее делался разительный контраст между инструментом соблазнения (его речами) и инструментом наслаждения (его телом). Привычная схема новых любовных побед подчеркивала этот аспект проблемы психофизической связи между душой и телом больше, чем близкие отношения, поэтому Виктор решил, что пришло время обзавестись живой девкой в этой стране. Самым сложным было не путать физическое отсутствие с психологическим.

На террасу вернулась Анна с двумя стаканами апельсинового сока, вручила один Виктору.

— О чем задумался?

— О возможности сохранить личность при переносе в другое тело, — соврал Виктор.

— Ну вот ты целовал бы мне ноги, если бы я выглядела как канадский лесоруб?

— Да, если бы знал, что в его теле — ты, — благородно ответил Виктор.

— Даже в ботинках с металлическими носками?

— Совершенно верно.

Они обменялись улыбками. Виктор отпил апельсинового сока и спросил:

— Как вы съездили с Элинор?

— По дороге домой я решила, что каждый из гостей, приглашенных сегодня к ужину, так или иначе дурно отзовется обо всех остальных. Ты наверняка полагаешь, что с моей стороны это очень примитивно и по-американски, но я не могу понять, зачем проводить вечер с теми, кого ты весь день оскорблял.

— Чтобы было чем оскорбить их на следующий день.

— Ах, ну конечно же, — вздохнула Анна. — Завтра уже будет другой день{34}. Все будет иначе, но точно так же.

Виктор встревоженно посмотрел на нее:

— Вы всю дорогу измывались друг над другом или только надо мной и Дэвидом?

— Не то и не другое. Но, судя по тому, как оскорбились все остальные, я поняла, что нам предстоит разбиться на мелкие группы, чтобы каждый смог оскорбить каждого.

— Так ведь в этом же и заключается вся прелесть ситуации: нужно дурно отзываться обо всех, кроме собеседника, чтобы он проникся своим привилегированным положением.

— По-моему, как минимум в одном случае это правило не сработало, и оскорбленными остались все без исключения.

— А ты не хочешь проверить свою теорию и дурно отозваться о ком-нибудь из гостей?

— Что ж, если ты настаиваешь… — рассмеялась Анна. — Николас Пратт — законченный мудак.

— Ну, это объяснимо. Он хотел сделать карьеру политика, но его поймали на том, что тогда считалось супружеской изменой, а теперь называется открытым браком. Интрижки обычно заводят после того, как получают министерский портфель, а Николас ухитрился вляпаться в скандал как раз во время предвыборной кампании, баллотируясь от лейбористов в традиционно лейбористском округе.