плетусь дальше, но мне немного жмут мои туфли, высоковатые для ходьбы по лондонским улицам. Внезапно жара кажется неуютной; на тротуарах прилив людей, а я рыбка, плывущая не в том направлении. Мне тошно, немного кружится голова. Поэтому я ныряю в прохладный и более спокойный двор Королевской академии.

Я усаживаюсь на лестнице галереи и копаюсь в сумке, ища бутылку воды. Я попиваю из нее, а затем теряю несколько минут. Я одета в темно-синие брюки, поэтому мне вскоре становится жарко в голенях. Я снимаю пиджак, и кожа на руках начинает покалывать под палящим солнцем. Пот стекает по спине. Шок от известия о смерти моего отца расползается по мне, парализуя. Если бы шел деждь, я бы, наверное, все еще была бы прикована к лестнице, мокрая насквозь, поэтому солнце – это подарок.

Во дворе много людей и это меня радует. Я хочу, чтобы меня окружало движение людей. Живых, настоящих. Чтобы оно блокировало то, о чем мне очевидно нужно подумать, осознать. Все в заметно более приподнятом настроении из-за неоправданно солнечной погоды. Я пытаюсь решить, насколько я готова в это втянуться. Разговор с незнакомцем по крайней мере поможет скоротать время.

Убить время.

От этой мысли меня еще сильнее тошнит. Я не хочу думать, сколько времени я уже убила. Времени, которое я не верну. Нам дается только одна жизнь. У моего отца она кончилась. Его смерть повлияла на нас обоих.

Королевская академия привлекает эклектичную толпу. В основном она состоит из порядочных стариков. Можно быть человеком и похуже. Некоторые люди – изменщики, лжецы. Некоторые уклоняются от своих обязательств. Некоторые застряли в прошлом и попусту тратят настоящее. Тут также есть женщины в ярких юбках и шарфах, сплетничающие со своими друзьями о внуках и невестках. Я замечаю пожилого джентльмена с желтым галстуком и шляпой из другого столетия, девушку в юбке с леопардовым принтом, юношу с фиолетовым ирокезом. Каждая деталь этого калейдоскопа человечества отпечатывается в моем мозгу.

Среди них есть школьницы, разбившие пикник на лестнице – болтающие, хихикающие, запыхавшиеся. Я изучаю их, улавливаю отрывки разговоров о начинках сэндвичей, мальчиках и домашних заданиях. Им оглашают, что через две минуты нужно уходить. Шум усиливается, когда они начинают вставать, искать мусорные баки. Им нужно найти туалеты, зайти в сувенирную лавку, в последний раз взглянуть на… Они проходят мимо меня – неровными группками, некоторые еще жадно жуют, другие похлопывают по плоским животам, но все равно беспокоятся, что съели слишком много – меня поражает длина их ног и их запах. Они выглядят как подростки, но пахнут как дети: потом, мелками, бумагой, шоколадом, восторгом и всем таким. Что-то нарастает в моем сердце, колет, а затем отпускает. Группки детей всегда оставляют меня с ощущением найденного и утраченного сокровища. Их юбки поддернуты на поясе, по-видимому, этот прием не устаревает.

Школьницы исчезают под прохладными арками, оставляя убежище галереи и высыпаясь обрано на лондонские улицы; забитое метро, хаотичные очереди – типичный Лондон.

Я закрываю глаза и откидываюсь, опираясь на низкий парапет лестницы. Думаю, я задремала. Мое тело и мозг замедляются, отключаются. У меня это всегда хорошо получалось. Отключаться это техника выживания. Я не знаю, прошли ли мгновения, минуты, часы, когда я просыпаюсь в растерянности. Я ощущаю запах марихуаны. Землистый, травянистый, сладковатый аромат всегда заставляет меня почувствовать себя слегка неловко, потому что я никогда не пробовала наркотики. Я знаю, невероятно – и поэтому запах травы для меня является сигналом, что кто-то бесконечно смелее меня находится поблизости. И все же я также знаю, что трава считается начальным наркотиком – подростки иногда вообще не считают ее наркотиком – поэтому я считаю курильщиков марихуаны слегка лузерами. Я открываю глаза, ожидая увидеть неухоженного, отекшего парня в шапочке и с пухлым косяком, нескромно свисающим с губ. Вместо этого я обнаруживаю воплощение изысканности, красоты, уверенности.

Первый отпечаток любви точен. Это тот момент. То время. Я никогда не пойму причину.

Он одет в выглаженную белую рубашку, темно-синий костюм, сшитый на заказ, он стройный, загорелый. Его светлые волосы ровно той длины, что вызывает ассоциации с необузданным бунтарем, но не слишком длинные, чтобы отпугнуть богатых клиентов или влиятельных сверстников. Я думаю, у этого мужчины есть и те, и другие, по моим догадкам он юрист или банкир. Мне интересно, что он делает так далеко от города в – я сверяюсь с часами – пятнадцать минут пятого. Позднее время меня удивляет. Я должна быть в офисе. Как я позволила времени ускользнуть от меня? Но я не встаю. Что-то в солнечном свете, сладком запахе, сексуальной улыбке меня останавливает.

У него очень сексуальная улыбка. Он – затаившийся мужчина, готовый к броску.

Он протягивает мне косяк, словно мы давние друзья. Он вопросительно, вызывающе поднимает брови. Я пожимаю плечами, изображая безразличие, и беру его, затягиваюсь. Впервые в жизни. Дым проникает в горло, оставляя меня восторженной и напуганной. И я знаю, просто знаю, что это наша модель поведения, вырезанная прямо в этот момент. Все происходящее после этого момента будет повторением этого простого действия. Это то, кем я являюсь рядом с ним. Такой он меня делает. Кем позволяет мне быть. Женщиной, пробующей вещи, принимающей вызовы. Женщиной, курящей травку, принимающей таблетки, разговаривающей с незнакомцами, опускающейся на колени для минета в общественном туалете.

Я не понимаю, откуда мне известно, что все правила отброшены, но так и есть.

Дым минует горло, окутывает легкие. Я словно впервые в жизни вдохнула. Выдыхая, я чувствую, как из меня выливается напряжение. Я смотрю на землю, ожидая увидеть дымящуюся кучу страха и сожаления. Но с удивлением вижу лишь плитку, ползущее насекомое, показывающееся из одной трещины и исчезающее в другой. Я затягиваюсь еще раз. Воздух теплый. Как большой кокон. После нескольких часов на солнце кожа на моем лице натянутая, немного сгоревшая.

– Хочешь выпить? – спрашивает он. Я киваю. – Меня зовут Даан.

– У тебя акцент, – неловко говорю я. Могло быть и хуже. Я могла бы ляпнуть, что мне нравятся акценты.

– Я датчанин. – Он кивает на косяк, словно его национальность все объясняет. Он не считает, что нарушает правила, куря это в общественном месте, хотя, конечно, это потому, что у них другие законы. Он пожимает плечами, показывая, что он выше правил, что они провинциальные.

– Я Кэй.

– Крутое имя.

Он встает и я замечаю его мощную фигуру, он намного выше среднего. Шесть футов четыре дюйма, может, пять. Он протягивает мне руку, помогая встать. Он не отпускает меня, а переплетает свои пальцы с моими, и я позволяю ему. Это должно быть странным, но это не