В этом причина, почему множество кошек, особенно в нынешних экономических условиях, выбрасывают на улицу. Можно легкомысленно вообразить, будто владеть котом — необременительное занятие: все равно что нанять внештатного работника. Да, конечно, кормежка за мной, но об остальном заботься сам. Можно обмануться кажущейся живучестью котят и забыть, что здоровье питомца тоже на вашей ответственности, и это требует ежемесячных расходов: или на страховку животного, или в виде взносов на лечение будущих болезней. Если владелец кота не умеет печатать деньги, то однажды, посетив ветеринара, непременно задаст себе вопрос: могу я это осилить? Но если он человек порядочный, сразу задаст другой: а могу я позволить себе за все за это не платить? Когда мы ловили Эндрю и несли к ветеринару, я понимал, во что ввязываюсь. Пройдя кошачий техосмотр, он вполне может убежать или переедет жить к моим родителям или кому-нибудь еще. Однако, как и несколько месяцев назад, когда заболел Шипли, велел Джорджу приступить к делу.

— Как ты думаешь, может, Эндрю — это Чип? — спросил я у Джеммы по дороге домой.

— Ты о Свене? Нет, Чип совсем не такой. Долговязый, тощий и испорченный. Мне начинает казаться — мошенник. Наверное, нам не следует брать его себе. Ему и так хорошо. Всякий приютит Чипа, пока хорошенько не узнает. Он всегда приземляется на лапы.

* * *

Вечером, вернув кота домой, но уже в состоянии, свободном от мужских органов, мы наконец пришли к согласию, как будем звать его — Грэмом. Кличка указывала на надежность и одновременно вызывала ассоциации с добротным шерстяным кардиганом. Кен решительнее, у него больше интересов за стенами дома и дел, которые он наметил переделать на своем веку. Грэму будет лучше в гостиной перед камином. Камина у меня, правда, больше нет — несколько лет назад я нанял сердитого рабочего снести стену, державшую дымовую трубу. Но всему свой черед — прежде нужно выяснить, понравится ли Грэму жить у нас.

На следующее утро мы получили хорошие новости: тест на вирус кошачьего иммунодефицита оказался отрицательным. Это нас убедило, что имя в итоге выбрано правильно. Грэм не из тех котов, которые заводят беспорядочные связи или злоупотребляют наркотиками. А если он иногда и потакал своим страстям, то принимал меры предосторожности.

На следующий день я фотографировал его своим телефоном. На всех снимках, кроме одного, где он пытается разнюхать тайный проход на свободу за оторвавшейся обшивкой рядом с передней дверью, кот выглядит вполне довольным. В первый вечер Ральф и Шипли как бы невзначай заглянули в его комнату, изучающе обнюхали, но в остальном продолжали демонстрировать полное отсутствие интереса к нему, как и он к ним. Медведь же лишь задушевно посмотрел через матовое стекло двери грустными глазами черной совы.

Побег Эндрю на третью ночь поколебал мое благодушие и желание превратить его в «нашего кота». Мы позволили ему исследовать все пространство дома, и он не выразил желания удрать. Поэтому я решил открыть дверцы кошачьих лазов. Джемма считала, что делать это преждевременно, но я возразил, что если мы их не откроем, то погрузимся в доисторическую эпоху, когда лазов вообще не существовало, и будем постоянно открывать и закрывать дверь. С лазами забываешь, какой это тяжелый труд — постоянно служить швейцаром. В известной песне не задаются вопросом: «Кто выпускает кошек?», потому что ясно: выпускает тот, кто через две минуты впустит, а еще через две минуты опять выпустит. Двери — классический пример мантры «Ненавижу, но как это чертовски здорово». Она составляет непременную часть постоянного внутреннего монолога любой кошки. Кошки ненавидят двери, поскольку те лишают их определенных возможностей и мешают делать то, что им нравится. Но не менее сильно любят, потому что двери дают возможность превратить людей в их хныкающих рабов. В этом Ральф, Шипли и Медведь ничем не отличались друг от друга.

Стоило мне отодвинуть коробки и стулья, загораживающие кошачьи лазы — до второй стадии, отпирания замков, я дойти не успел, — Грэм был уже в деле. Как только мы с Джеммой повернулись к нему спиной, он мгновенно скатился к нижнему лазу и вышиб клапан. Куда девался кроткий характер, которому мы радовались последние сорок восемь часов, — его действия казались продуманными. В следующую секунду кота приняла вечерняя прохлада, и клапан лаза прощально повернулся на одной петле. На пруду, словно смеясь над моей глупостью, крякнула утка. Я посмотрел на Джемму:

— Кажется, мы совершили ужасную ошибку.

— Он вернется, — возразила она.

— Ра-а-а-а-льф! — сказал Ральф.

Помня, через что прошел Грэм, было бы удивительно, если бы он вернулся, тем более всего через пару дней. Если бы я был бездомным и меня пожалел добрый незнакомец, поместил в роскошную клетку, затем привез на общественную стоянку рядом с приземистым зданием, где меня лишили яиц, то посчитал бы своей главной задачей — бежать сломя голову куда подальше, а затем, когда обо мне позабудут, вернуться под покровом ночи и отомстить. Вместо этого Грэм стал тише обычного проникать в дом и, заслышав шаги Джеммы, пулей выскакивал из кошачьего лаза. И снова защелка клапана, которая должна позволять проход «только внутрь», показала, что она не преграда ловким лапам. Один раз я оказался у кошачьего лаза прежде, чем Грэм успел разобраться с замком, и кот просто разнес его на куски. Сидя рядом в одних пижамных брюках, я ощутил безысходность: придется покупать новый кошачий лаз, который увеличит сумму постоянно растущих расходов на Грэма, и нет возможности объяснить, что я для него сделал. Ральф и Шипли тоже немного обиделись на меня после стерилизации, но к тому времени я успел установить с ними доверительные отношения.

Сидя на холодных плитках пола с очередным гигантским комом шерсти Ральфа в шести футах от босой ступни, я испытал один из тех моментов откровения, когда человек словно смотрит на себя со стороны и понимает: он уже далеко не тот, кем был когда-то. Я вспомнил себя тринадцатилетнего, мечтающего играть на правом фланге футбольной команды; шестнадцатилетнего, уверенного, что будущее — на сочно-зеленых путях профессионального гольфа; двадцатилетнего журналиста, поедающего на спор перец с группой «Foo Fighters» или глядящего, как бывший гитарист группы «Guns N’Roses» Слэш в перерыве интервью стоит на гостиничной кровати и наигрывает на воображаемой гитаре. И что же со мной стало в преддверии моего тридцатисемилетнего дня рождения? Сижу в час ночи на холодном полу, в растянутых пижамных брюках, человек, который вместо покупки одежды платит за то, чтобы неизвестно откуда взявшемуся бродячему коту оттяпали яйца.

Дня через три мелькнул луч надежды — я выглянул в сумерки из окна и увидел Ральфа и Грэма, свернувшихся в двух шезлонгах в патио. Я понимал, что Грэм убежит, если попытаюсь поймать его, и оставил в покое. Через полчаса, когда я снова посмотрел в окно, его уже не было. Возможно, как предположила Джемма, это был знак того, что ему требуется время, но в итоге он все-таки вернется. Однако следующие несколько дней он вообще не появлялся.

На следующей неделе пришло сообщение от Деборы: «Не хочешь зайти посмотреть нашего нового кота?» — спрашивала она, прикрепив к тексту фотографию Грэма.