Поздоровавшись, я сразу сказал, что нам все известно о ценностях в его костеле и придется их вернуть хозяевам, т. е. Советской власти в г. Львове. Ксендз, не отрицая моих слов, заявил, что показать, где спрятаны эти ценности, он не может, так как они принадлежат организации ZWZ, и он не вправе ими распоряжаться.

После того, как я довольно твердо сказал, что ценности придется отдать, в противном случае ксендз будет привлечен к уголовной ответственности за укрывательство государственных ценностей, а вернее, народных, т. е. жителей г. Львова, тогда ксендз, немного подумав, заявил: «Если вы, пане генерал, освободите меня от клятвы, я скажу, где ценности».

Я тоже «подумал» и говорю: «Могу. Что дли этого требуется?» Он отвечает: «По нашим духовным законам меня может спасти от наказании за выданную тайну только физическое нестерпимое воздействие».

Я подумал, что он, может быть, заставит меня жечь его раскаленным железом, но ксендз оказался смышленее меня. Он мне сказал: «Побейте меня, а рядом посадите в комнату поляка, чтобы он слышал, как меня „истязают“, в этом случае грех с меня будет снят».

Я еще раз удивился изворотливости католиков и сказал ему: «Зачем нам портить с вами отношения? Мы несколько раз хлопнем в ладоши с соответствующими угрожающими фразами, а вы крикните „Больно!“, и таким образом дело будет сделано». Ксендз согласился.

Через полчаса эта сцена была разыграна в присутствии (в соседней комнате) одного поляка, который нами намечался к освобождению, и, таким образом, ксендз рассказал, что ценности спрятаны между рамами стекол на втором этаже общежития ксендзов, а также замуровали в стене у привратника костела. Вечером, когда в костеле была служба, мы забрали все ценности.

Интересно отметить, что ксендзы не имеют права жениться, однако во время изъятия ценностей мы, для видимости, у некоторых ксендзов также просматривали комнаты, и сотрудники находили у многих святых отцов фотографии девочек в довольно фривольном виде.

В общем, освобождение от клятвы таким образом нам помогло в дальнейшем взять многих крупных подпольных деятелей из числа поляков. В частности, представляет интерес описание событий, связанных с работой нашей опергруппы по выявлению связей и самого Окулицкого, который прибыл из Варшавы для руководства организацией ZWZ на территории западных областей Украины и Белоруссии.

Данные от агентуры каждый день поступали о действиях организации. То подорвут склад, то убьют солдата, то выступление против районной власти организуют, в общем, подлостей делали мною. Окулицкий, под псевдонимом «Мрувка» (Муравей), начинал приобретать значение.

Один раз Н. С. сказал: «Нельзя ли его „прихватить“?» Я и сам знал, что надо, но никак не удавалось. Уж очень хитер был, а главное, много поляков помогало ему. Были случаи, что его устанавливали, вели наружное наблюдение, но он уходил. Добыли мы его фотографию, но результаты были те же.

Однажды поступило донесение, что женщина по имени Бронислава встречалась с Окулицким, и он ее снарядил с донесением в Варшаву. Ночью собирается уходить и утренним поездом выехать вначале в Луцк, а оттуда через зеленую границу — в Варшаву. Я приказал ночью задержать ее и привести ко мне.

В 4 часа утра привели женщину лет 54-х по имени Бронислава. Я сотруднице Воробьевой приказал обыскать Брониславу. Обе удалились в комнату. Через 5 минут Воробьева доложила, что ничего у нее нет. Я рассчитывал, что у нее должно быть донесение Окулицкого в Варшаву. Выходит, что наши при задержании прозевали, и Бронислава сумела выбросить бумаги.

Затем Воробьева спросила у меня, можно ли пустить Брониславу в уборную, так как она запросилась. Я разрешил. Воробьева передала Брониславе, и та пошла рядом в туалет. Я моргнул Воробьевой, чтобы та шла за ней. Воробьева смутилась, но пошла.

Через минуту из уборной понеслись крики. Бронислава кричала: «Это рахунки!»[48]. Воробьева: «Какие рахунки?» Мне войти нельзя было.

Затем оттуда вышли обе красные, и в руках у Воробьевой были тонкие листы бумаги с напечатанными на них рядами пятизначных цифр. Я схватил и сразу сообразил, что это шифрованная телеграмма Окулицкого.

Спрашиваю Воробьеву, где нашли. Девушка вся вспыхнула и ничего не ответила. Потом мне рассказали, что «рахунки» были спрятаны в самом неприличном месте. Поэтому Бронислава и попросилась в уборную, чтобы вынуть их и с водой выбросить. Молодец Воробьева, не растерялась.

После этого пани Бронислава заметно скисла и сказала мне: «Если бы вы знали, кто я такая, то не задержали бы». Я спросил, почему. Она говорит, что у нее в 1912 году (не точно) скрывался Ленин, что она знакома с ним, и что в одном из томов Ленина он пишет об этом, благодарит мужа и Брониславу.

Я ей сказал, что если это так, то почему же она сейчас впуталась в это дело Окулицкого. Она ответила, что организация ZWZ стоит на стороне народа, поэтому она и помогает.

Я, кстати сказать, проверил сочинения Ленина, и действительно в одном томе было сказано, что сенатор… (фамилию не помню) скрывал Владимира Ильича от польской охранки.

Стал допрашивать, после получасового допроса запуталась и заявила: «Знаю, где пан Мрувка, но не скажу». Ну, мне уже стало легче.

Через час следователь доложил, что она заявила, что присягу может нарушить, только если ее побьют. Точно такой же номер, как и у ксендза. Затем началась та же комедия, только более серьезная. После двух-трех шлепков Бронислава назвала адрес, где живет Окулицкий.

Срочно я послал группу на установку адреса. Оказалось, что дом этот сгорел во время войны в 1919 году. Пришлось стыдить Брониславу, что она обманывает «матку боску». Дала второй адрес Окулицкого, который также на проверку липовый. Там был магазин. Пришлось серьезно ссориться с Брониславой. Дала третий адрес. Проверили — маленький домик на окраине. Вернулись, доложили.

Решил посоветоваться с начальником УНКВД Сергиенко* и его заместителем. Основной вопрос — брать ли Окулицкого сейчас (время было половина шестого утра) или ждать, когда проснется? Сергиенко — за утро, я — против, так как убежит до утра.

Приказал позвать начальника уголовного розыска г. Львова. Сергиенко удивился: «Зачем?» — говорит. Я ему разъяснил, что если послать чекиста, то Окулицкий — человек решительный, узнает и может отравиться. Будет скандал.

Явился начальник милиции. Сонный, задаю вопросы, ничего не соображает и что-то бормочет. Спрашиваю, не пьян ли. Говорит, нет. Для проверки прошел мимо него. Пахнет одеколоном.

Потом мне рассказали, что он был пьян с вечера. Когда его ночью разбудили и сказали, что вызывает нарком Украины, он выпил полфлакона одеколона, чтобы не пахло. А получилось еще хуже.

Пришлось на ходу перестраиваться. Срочно в помощь милицейскому выделил сотрудника, и две машины с двумя сотрудниками на каждой, и придумал следующую легенду для обыска и задержания Окулицкого.