На берегу раздался взрыв. Вспыхнуло яркое пламя.

Внезапно все стихло. В укутанных туманом камышах повисла зловещая тишина.

— Михаил Глебович! — раздался мужской голос с причала. — Вы живы, Михаил Глебович?

— Мы здесь! — крепко впившись в руку Даши, прорычал Воронов, и поволок ее за собой через камыши вперед, к берегу.

Грязный берег у причала был похож на поле боя. Неприметная иномарка полыхала огнем, двое мужчин в неестественных позах скорчились в лужах. В темноте было почти не видно крови, но Даша знала, что она есть. Наемников застрелили. Тех, кто остался в машине, тоже уничтожили.

Со стороны горящей машины потянуло чем-то жутким.

— Это… люди горят? — вырвалось у Даши. Перед глазами все поплыло. К горлу подкатила тошнота. Колени подогнулись, но крепкая рука удержала ее от падения в жидкую грязь.

— В дом, быстро! — приказал высокий мужчина в бронежилете.

Воронов, не раздумывая, подхватил ее на руки.

Еще трое бойцов, одетых как спецназ, сжимали в крепких руках автоматы. Они прикрыли насквозь промокших Михаила и Дашу с двух сторон, и были готовы начать стрелять в ответ на любой шорох.

До мрачного особняка добежали быстро. Открылись автоматические ворота и тут же поглотили прибывших.

Михаил позвал экономку, работающую в доме много лет. Дашу все держал на руках, не отпускал, хоть и у самого от холода онемело все тело.

— Девушке срочно нужна ванная и сухие вещи.

— Как же вас угораздило, Михаил Глебович? — всплеснула руками пожилая женщина. — Ну, давайте скорее в ванную, а то так и воспаление легких подхватить недолго…

У Даши не было сил даже на то, чтобы говорить.

Молча позволила Воронову и экономке стянуть с себя на пороге ванной мокрое пальто и обувь.

— Документы… — спохватилась хрипло. — Они во внутреннем кармане пальто. Паспорт испорчен, наверное, а кредитные карты должны быть целы…

— Попробуем просушить. Может, и паспорт удастся спасти.

Воронов, отвернувшись, принялся шарить по карманам насквозь вымокшего пальто.

— Скидывай все, — всунула ей пушистое полотенце и теплый плед экономка. — Сейчас принесу халат и тапочки, а ты пока под горячие струи забирайся. Машинка постирает, через час вещи будут сухими. А я пока побегу, глинтвейн сварю. Сколько в этой семье было конфликтов, а в реке в ноябре еще никто не купался…

Даша спорить не стала. Не обращая внимания на близость Воронова, срывала с себя мокрые вещи, желая одного — согреться после дикого купания в ледяной реке.

Он выложил ее документы и кредитки на стиральную машину и быстро настроил воду.

— Давай, забирайся, — позвал Дашу.

Она, прикрываясь полотенцем, быстро нырнула под горячие струи и замерла.

Услышала, как хлопнула дверь — Михаил ушел, не желая ее смущать.

Вода лилась на голову, на лицо, на плечи, стекала по спине, согревала, а Даша отчаянно терла себя мыльной мочалкой и почему-то впервые после похорон Михаэля Прежана плакала навзрыд. Давилась всхлипываниями — дикими, громкими, и никак не могла заставить себя заткнуться. Перед глазами стояла пылающая машина, жуткий сладковатый запах и мертвые наемники, неестественно скорчившиеся на берегу реки.

— Даша! — раздался голос Воронова за дверью.

Она вздрогнула. Выключила воду, быстро вытерлась полотенцем и надела халат.

Не помогло — ее все равно трясло. Теперь уже больше от пережитого напряжения, чем от холода.

Открыла дверь и уперлась в мощную грудь Михаила. Он уже успел переодеться в сухую одежду и теперь нависал над дверью ванной своей мощной фигурой. Во взгляде карих глаз сквозила тревога.

— Почему ты плачешь?

— Я так долго шла к тебе, — всхлипнула она. — Если бы я знала, что этот путь будет усеян трупами, я бы сто раз подумала…

Почувствовала, как его сильные руки притягивают за талию, как гладят спину и плечи, как от этого растекается по телу горячий огонь. Вдохнула его запах — такой родной, такой желанный, и повисла у него на шее, продолжая плакать.

— Это война, Даша. Криминальные войны безжалостны к людям.

— Те мужчины — они подорвались в машине… сгорели заживо…

— Наемники, собиравшиеся расстрелять нас с тобой, знали, на что идут. Они не последние, Даша. На нас объявлена охота, и мы будем защищаться. У города останется только один хозяин.

— Я не хочу, чтобы кто-то умирал из-за меня… Мне не нужны деньги, из-за которых сходит с ума мачеха. Мне… мне хватает и тех гонораров, которые я получаю за съемки… Я только хочу вернуть нашего ребенка…

— Где ребенок?

— В Париже. В приюте святителя Мартина…

— Черт… Мне следовало догадаться. Это мальчик? Или девочка?

— Мальчик… Даниэль…

И снова принялась давиться всхлипываниями, не имея сил остановить истерику.

— У нас есть сын, и он растет в приюте в чужой стране?

— Да… — отчаянно закивала Дарья. — Это был единственный способ сохранить ему жизнь.

— Но как твои родственники до сих пор об этом не догадались?

— Я рожала по поддельным документам в больнице для бедных.

— Его записали на другое имя?

— Конечно. Как бы не хотелось мне прижимать его к сердцу каждый вечер, а безопасность намного важнее материнского инстинкта.

Он привлек ее к себе. Сжал в объятиях порывисто, резко.

Черт, они оба просчитались. Он со своими глупыми обидами, она со своей ненужной гордостью. А где-то там, в другой стране остался маленький мальчик, который в любой момент может стать желанной наживкой для врагов.

— Михаил Глебович! — раздался голос экономки снизу. — Ужин готов, спускайтесь. Камин в столовой затопили, там будет тепло.

— Мы придумаем, как забрать ребенка домой. А сейчас пойдем вниз. Тебе надо согреться и поесть. Выпьешь глинтвейна, станет легче, — сверля ее взглядом, проговорил Михаил.

Не принимая отказа, подхватил ее на руки, крепко прижал к груди и понес вниз по старинным ступеням.

Какая насмешка судьбы! Он думал — если она вернется в его жизнь, все будет хорошо. Но и здесь просчитался. Отныне все усложнилось. Ни он, ни она не имеют права на смерть. Они обязаны выжить ради ребенка.

Отпустив гостью у стола, Михаил принялся разливать горячий глинтвейн в стеклянные кружки.

— У нас в семье никогда не бросали детей, — покачал головой он. — Всех, даже приемных воспитывали, как своих. Семья всегда была на первом месте.

Горько вздохнул. Протянул Даше ароматный напиток и сел рядом за большой дубовый стол.