Все предметы в поле моего зрения состояли из набора бесконечных разноцветных квадратов. Квадратики, составляющие каждый объект, пребывали в постоянном движении.

Здесь были фигуры, непрерывно меняющие цвет, очертания которых несли калейдоскопическую череду оттенков. Или периферийные блоки перемещались – с тем чтобы убраться как можно дальше от исходного положения. Возможно также, квадратики-фрагменты просто исчезали, безвозвратно канув в небытие.

Картина напоминала дешевый компьютерный монитор, отображающий непрерывно меняющиеся грубо слепленные абстрактные фигуры, дурно выполненные, с очень крупными ячейками пикселей.

Кроме подобного ви́дения, у меня появилось чувство направления. Я мог сказать, где «восток» и противоположный ему «запад». Эти два направления были «нейтральными». «Север», похоже, ассоциировался у меня с направлением, куда двигаться было трудно, и чем дальше, тем труднее. «Юг» вызывал ощущение нарастающей легкости перемещения. Диагональные направления были в соответствующей пропорции более или менее трудными для движения.

Я догадался, что север и юг в более точном представлении можно понимать как «верх» и «низ», если представить градиент сопротивления как силу гравитации, и я решил так и считать. При этом восток и запад превращались в «лево» и «право».

Был ли я одним из этих наборов разноцветных квадратиков? Я попытался передвинуться в пределах собственной видимости, но не смог, поскольку «члены» мои были еще раскоординированы. Я сдался.

Что касается звуков, их не было. По крайней мере до сих пор.

Я попробовал произвести какой-нибудь звук сам.

– Мунчайлд! Крошка! Где вы?

В ответ на мой призыв – ничего. Однако, к моему изумлению, из меня во все стороны вырвалось облачко одинаковых обтекаемых объектов. Объекты начали распространяться по сетке, двигаясь подобно заостренным амебам, смещая свои носики вперед на один квадратик за раз и проворно подтягивая заднюю часть своих телец следом.

Большая часть амеб продолжила свое движение в сетке. Но у нескольких на пути оказались более крупные объекты, которыми они и были поглощены.

Один из таких крупных объектов – слева от меня, на расстоянии нескольких «рядов» – после этого испустил собственную корону, расширяющееся во все стороны облачко амебок.

Через несколько секунд эти вторичные амебы соприкоснулись со мной!

В моих «ушах» возник беззвучный «крик»: голос Мунчайлд.

– Пол! Мне страшно! Где мы?

Другая, более плотная, амеба ударила в меня с расстояния в несколько дюжин рядов с другой стороны. Этот ромбик нес голос и эмоции Крошки.

– Ну погоди, чувак, вот только соображу, как здесь двигаться, и оторву твою безмозглую башку с плеч на хрен. А ну вытаскивай нас отсюда ко всем чертям!

И в этот момент я понял, где мы – и в чем.

Когда-то давным-давно, во второй половине двадцатого века, родилась область науки под названием «искусственная жизнь». Сравнительно недавно я прочитал о ней. Популяризируемая сумасшедшими компьютерными ботанами, биологами с излишком веса, теоретиками безумных игр и другими дикоглазыми отщепенцами, эта отрасль науки занималась как робототехникой, так и компьютерной симуляцией живого существа и его поведения.

Лучший из придуманных этими людьми способ моделирования жизни в нефизическом виде – система, именуемая «клеточный автомат». Этот приемчик изобрел разносторонний гений по имени Джон фон Нейман, и потом его довели до совершенства несколько последователей, в основном – Джон Хортон Конвей, который по уровню интеллекта приближался к фон Нейману.

Клеточный автомат жил внутри компьютера в базисном расчерченном на клетки мире, эдакой математической плоской стране Флатландии. Эти клетки в первоначальном, незаселенном, состоянии на сто процентов заполняются «мертвыми» ячейками, которые могут становиться либо фоном, либо обитателями. На первом этапе ячейку «оживляет» воля Творца посредством случайного или заранее рассчитанного засевания пустынной местности. В дальнейшем жизнь или смерть каждой ячейки определялась en masse по книге правил или таблице «если-то», проверяемой в начале каждого компьютерного цикла. Правила по большей части относились к состоянию окружающих ячеек, или к внутреннему состоянию данной ячейки, или к тому и другому. Правила могли быть сложными или простыми, в зависимости от требований эксперимента. Но было доказано, что даже довольно примитивные правила способны генерировать подобное жизни поведение, поскольку индивидуальные ячейки начинали сотрудничать и действовать подобно большому многоклеточному организму.

Клеточный автомат разрастался и теоретически мог при этом эмулировать компьютерное «железо» или исполнять полноценные компьютерные программы, подобно тому, как из игрушечного конструктора можно сконструировать сложные логические цепи. И поскольку считалось, что достаточно продвинутый компьютер или машина Тьюринга с конечным числом состояний способна эмулировать жизнь (включая инстинкты, условные рефлексы или даже сознание), то стали полагать, что клеточный автомат – или КА – годится для моделирования любых живых существ.

КА мог эволюционировать, расти, репродуцироваться и даже мыслить.

Ну или хотя бы выкрикивать оскорбительные угрозы.

Простое заявление Крошки, что он готов сорвать мою несуществующую голову с моего КА-тела в том случае, если получит возможность передвигаться, подвигло меня опередить его.

Мне пришло в голову, что, поскольку теперь я полностью в курсе нашего затруднительного положения, а Крошка нет, у меня есть преимущество.

Небольшое, но все же.

По сути дела, я сам и есть это преимущество.

Проблема КА, как я понял, состояла в том, что их движения не зависят от усилия воли. Для этого нужны соответствующие условия. Пространственная сетка, или матрикс, тоже была активным игроком, как средой, через которую можно проникать, так и потенциальной частью будущего тела. Различные конфигурации соседних тел могут как затруднить, так и ускорить движение, что, по сути, напоминало прорастание корнями и выкорчевывание корней для перемещения. Или же, используя иную метафору, среда напоминала воду, где активное течение и турбуленция могут как помогать, так и препятствовать движению рыб.

Кроме того, незнание законов этого мира, конечно, нисколько не помогало.

Однако если тело, в котором поселилось мое сознание, представляет собой естественный продукт этого мира, то в нем должны быть предусмотрены обычные способности к движению. Фокус состоял в том, чтобы «включить» эти способности.

Нечто вверху вдруг привлекло мое внимание. Я сфокусировал свои «северные» глаза на «небе».

Там пролетала стайка КА-птиц – «бойдов», как назвал их создатель в моей родной вселенной. Приближенно напоминающие птичьи, силуэты летели и кружили, образуя красивые узоры на клетках небесной сетки.