— Как же мне здесь нравится!

Тихие, обволакивающие голоса исполнителей народных песен, доносившиеся из ближнего кафе, наполнили ее душу неожиданным, радостным ощущением свободы, и казалось уже, что ни одна из ее тревог и забот не имеет больше никакого значения. Обрадовавшись происшедшей в ней перемене, Хавьер положил руку на ее талию. Теплые серые глаза улыбались, и они стояли, окруженные мерцающим солнечным светом, запахом цветущих апельсинов и тихой музыкой, забыв о прогуливающихся вокруг людях.

— Тогда оставайтесь, — предложил он, и голос его был мягок, как темный бархат. — И не надо больше говорить о каком-то там возвращении в Лондон, мы оба знаем, что этого никогда не будет, — добавил он.

И вся магия моментально исчезла, вытесненная грубой реальностью, в которой не было совершенно ничего магического.

Он хочет, чтобы я осталась, но запертая в клетке формального брака, и только потому, что его прежние попытки подкупить меня провалились, обиженно размышляла она. Только поэтому он предложил мне брак — да какой там брак, одно унижение — в качестве последнего средства для достижения своей цели. Неужели он надеется, что я приму такое предложение? Даже если бы я согласилась, это была бы страшная глупость, ведь тогда он наверняка узнает правду обо мне и с помощью своры опытных, специально подобранных, высокооплачиваемых юристов обязательно отнимет у меня ребенка.

Кэти почувствовала, как у нее каменеет лицо, и тотчас глаза у Хавьера сузились, теплые пальцы выпустили ее руку. В голосе его не было уже никакого оживления:

— Значит, вы не желаете дать мне согласие. Ну что же, пусть все идет пока своим чередом. — Его губы сжались в твердую линию. — Однако не советую слишком долго испытывать мое терпение, сеньорита. Пошли.

Настал подходящий момент, чтобы высказать ему все, упрекнуть в высокомерии, бессердечии, в том, что он солгал собственной матери… Но Кэти была слишком подавленна и совершенно безвольно позволила ему усадить себя за один из столиков возле какого-то оживленного кафе.

— Хотите есть?

Кэти неохотно подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Он выбрал столик в тени деревьев, и зеленый фильтр листвы сделал его глаза почти черными. Что же такого в этом человеке, что позволяет ему оставаться безразличным к чувствам других людей, быть так высокомерно уверенным, что он получит все, чего пожелает, только потому, что ему этого хочется?

И почему меня так упорно тянет к нему? Неужели я была настолько несчастлива, что меня потянуло к человеку, чье стремление к превосходству над другими усугублено еще и жестокостью, которую при желании он успешно прячет за обаянием?

Да помогут мне Небеса! — уныло подумала она. И отрицательно покачала головой. Она была не в состоянии проглотить ни кусочка.

Чем заработала только тихий раздраженный присвист. Хавьер отвернулся и щелкнул пальцами одетому в белую куртку быстроглазому официанту. Тот немедленно кинулся к ним, кланяясь на ходу.

Похоже, его здесь хорошо знают, подумала Кэти. Она готова была залепить пощечину сладко улыбающемуся официанту, еще раз подчеркнувшему всемогущество Хавьера Кампусано. Однако официант тут же исчез и с рекордной скоростью принес заказ: апельсиновый сок, кофе и слегка поджаренные булочки.

Не сводя затуманенных глаз с его длинных сухощавых пальцев, поливавших булочки оливковым маслом, Кэти сделала глоток восхитительно холодного, только что выжатого сока и с неохотой сказала себе: все, нельзя больше прятать голову в песок, как какой-нибудь глупый страус, надеясь, что Хавьер сам исчезнет из моей жизни. Надо налаживать отношения.

Сейчас он в ярости из-за моего отказа дать положительный ответ, и надо найти какой-то способ доказать, что вся эта затея с браком просто ни к чему.

Нервно прихлебывая кофе, Кэти оглядывалась вокруг, подыскивая какую-нибудь невинную тему для начала разговора, потому что его серые глаза смотрели холодно и жестко, а черные брови были нахмурены.

Показав на золотистые шары, прятавшиеся в зеленой листве у них над головами, она начала:

— Как странно, что на апельсиновом дереве растут одновременно и цветы, и плоды. — И тут же пожалела, что вообще открыла рот, потому что Хавьер раздраженно ответил:

— Точно как женщина, которая населяет мечты любого юнца: обещание и исполнение одновременно. В отличие от дерева такая женщина — чистая фантазия, неисполнимая мечта. — Голос у него был резок, глаза — ледяные. Кэти никак не могла понять, почему столь невинное замечание вызвало такую неадекватную реакцию, и все ее надежды завязать непринужденную беседу развеялись как дым. Значит, с тем же успехом можно забыть и о достаточно трусливом желании привести его сначала в благодушное настроение, зародить желание считаться с нею. Теперь оставалось только броситься в бой с открытым забралом.

— Насчет вашего предложения… — Взгляд ее фиалковых глаз стал дерзким. — Оно неприемлемо. Я много думала об этом, — быстро добавила она, отказываясь идти на попятный даже под его яростным взглядом, быстро сменившим мелькнувшее было недоверие. — Это стало бы ужасной ошибкой для всех нас. Для вас, для меня и для Хуана.

Ну вот, я все и сказала. И теперь единственное, что остается сделать, — это каким-то образом усмирить его гордыню, заставить его согласиться с моими доводами и отказаться от угроз немедленно броситься в суд, размышляла она, ожидая его запаздывающей реакции.

Хавьер откинулся в кресле, сложил руки на коленях и абсолютно спокойным голосом спросил:

— Почему? Мне очень интересно услышать, как вы пришли к столь удивительному заключению.

Кэти почувствовала, что к горлу подступает тошнота. Он делает вид, что согласен выслушать все, что я хочу сказать, и даже обсудить это. Но ему не удастся меня одурачить, теперь-то я знаю, что он за птица! Он просто потакает мне, как потакал бы капризному ребенку, но при этом не имеет ни малейшего намерения отказаться от своего решения.

Ну что же, я не ребенок, и в том, что я ему сейчас скажу, есть смысл. И как еще много смысла! Твердо вознамерившись доказать, что так оно и есть, и надеясь, что голос ее звучит твердо, а речь — логично, Кэти заявила:

— Ваша уверенность в том, что наш брак наилучшим образом послужит интересам Хуана, не имеет под собой никакой почвы. Если он закончится разводом, для ребенка это будет тяжелейшим ударом. Его привязанности окажутся разделенными, вы должны понимать это. Для него гораздо лучше будет, если его вырастит один родитель. Я, — быстро добавила она, чтобы по этому поводу не было никаких сомнений. — Он всегда будет знать: что бы ни случилось, я буду с ним рядом, я стану в его юной жизни чем-то неизменным.

— Никакого развода не будет. — Голос у Хавьера стал чуть ли не скучающим. — Так что вопроса о разделении привязанностей просто не возникнет. — Он вытащил из кармана банкноту, чтобы оплатить счет, не сводя при этом глаз с ее лица. — Если у вас нет дополнительных аргументов, тогда я предложил бы уйти.