Только что толку во всех этих дежурствах? Ракеты с лодок давно сняты, маршруты ограничены Ледовитым океаном и куском Атлантики, а задача по обнаружению подлодок потенциального противника, вероятно, и имеет смысл, однако, с точки зрения сегодняшнего Забелина, весьма отвлеченный. Противник технику совершенствует, мощь наращивает, а российский морячок на своей громко шумящей лодочке утешает себя лишь той мыслью, что Родина в его лице демонстрирует остатки былой оборонительно–наступательной силы. Так что лодка похожа на грозную, но беззубую акулу. И единственное новшество — обозначение ранее безымянно–номерных крейсеров названиями российских городов, а то и присвоением им громких имен — к примеру, "Святой Даниил Московский". Явно с подачи мэра столицы, шефа субмарины, величающего и уродцев московской автопромышленности всякими там "долгорукими", "святогорами" и "князьями Владимирами". Дабы понравиться ортодоксальным русофилам, наверное. Впрочем, нет — всем без разбору, иначе как понять ежегодные помпезные открытия свежеотстроенных синагог, мечетей и православных церквей из оштукатуренного бетона?

Политика, впрягся деловитый мужичок в хомут, хрена ли делать? Теперь только вверх, каждый храм — ступень к президентству! Если таковое в сторонку, конечно, не отъедет от монументальной лестницы. Но так или иначе — храмы строить — куда лучше, чем ядерные лодчонки клепать.

Забелин усмехнулся горько, сравнивая себя прошлого и нынешнего. Как бы к ереси подобных его рассуждений отнеслись бывшие сослуживцы и ныне пребывающие на своем посту? Возмущению бы не было конца и края. Почему? Да потому что иллюзию их сегодняшнего смысла жизни он бы развенчал. Иллюзию смысла бытия нищих и честных ребят, у кого лишь военные профессии, кто напрочь лишен иммунитета перед подлым, искривленным и циничным существованием катящейся в пропасть страны, которую они беззаветно, впрочем, защищают…

Самые стойкие заблуждения — бывшие истины. Тот же "Комсомолец"… Ну что мешало тогда, во время осознанной и купированной аварии, получить предложенную помощь от американцев? Не от коварного ЦРУ — от моряков, всего лишь прижавшихся бы борт к борту в спасительном абордаже? Нет, гордо охраняли секреты, мужественно ушли на дно, а теперь покоится отравитель океана в пучине, истекая ядерным ядом.

И всем в общем‑то плевать. Ну, лежишь ты на теплом диване, с горячей, положим, девкой, далеко от всяких холодных морей с их кошмарным придонным дерьмом, и какое тебе до него, дерьма этого, дело? Кто‑нибудь да разберется! Это — о тупом обывателе. А что думает человек у власти? Думает: к чему поднимать излишний шум? Район богатейшего рыбного промысла, одно лишнее слово, и взбудоражится рынок…

А в плотной манхэттенской толпе едва ли кто и помнит этот самый "Комсомолец", здесь люди озабочены иными проблемами, главная из которых обозначается одним ясным и актуальным понятием: ни дня без прибыли!

Прибыль сегодня — жизнь завтра!

А он, хранитель специфических знаний, скорбитель о горестных судьбах океана и человечества — тоже беспомощная букашка на этой загаженной ему же подобными планете — извечно враждующими, готовыми на все ради доллара, рубля, франка, пиастра, гинеи…

И вот удивительно: именно в схватке за блага и деньги, эти блага предоставляющими, родились водоплавающие убийцы городов–муравейников, носителей и воплотителей идей — обшитые плотной черной резиной первые корабли, где не выживают ни растения, ни животные, и даже вездесущих крыс нет в череде громадных отсеков, и только человек может обитать в них, да еще — белые тараканы–мутанты, отчего‑то облюбовавшие зоны реакторов, где невесть чем питаются и дышат. И главное, все равно бессильны эти механические чудовища перед стихией и, случись что, превращаются в жуткие гробы для прекрасных и честнейших парней, без каких‑либо сомнений уверенных в праведности избранной ими стези и редко задающихся вопросом: откуда она тянется и куда в итоге ведет? А ответ прост: все дело в глупейшей вражде племен. А вражда, как и в пещерные времена, происходит из куска мяса… Из‑за ресурсов и денег. Что в общем‑то одно и то же. Единственное — ресурсы и деньги защищают те, у кого их нет. И никогда не будет.

"Но в сторону философию, букашка, — сказал он себе. — Никому она не нужна, твоя философия. Лучше утешься тем, что, похоже, первый раунд в очередной схватке с жизнью ты выиграл. И вскоре получишь драгоценную бумажку — первый чек с круглой суммой. И им оплатишь благости своего никчемного бытия. И тебе есть чем гордиться, муравей. Ибо сегодня временно побежден очень сильный противник жизнь. Который в конце концов — увы и ax — тебя обязательно доконает".

После визита в офис Забелин отправился в социальный госпиталь, где знакомая медсестра помогла ему бесплатно пройти томографию позвоночника.

Два часа ему пришлось недвижно пролежать на спине в жуткой, узкой, как гроб, трубе, тараща глаза и скрипя зубами от боли в крестце, — поза, в которой надлежало провести процедуру, была для него самой что ни на есть мучительной. Диагноз был неутешающим: три грыжи, выпроставшиеся в разные стороны. Вывод был однозначен: необходима сложная операция. Когда Забелина ознакомили с предварительным счетом за операцию, он снова поневоле заскрипел зубами: сумма вырисовывалась столь значительной, что перекрывала весь его заработок за предстоящее плавание.

— Думайте, — подытожил врач. — Операция рискованная, будете делать ее в социальной клинике — останетесь инвалидом. Здесь нужен классный специалист. А цены на таких специалистов в этой стране…

Забелин лишь угрюмо кивнул.

Вечером он помогал ремонтировать машину приятелю Боре, жившему в соседнем квартале. Боря, как и он, трудился в "Лимузин–сервисе", и им было о чем поговорить.

— Штрафы меня в этом Нью–Йорке уже достают, — сетовал Боря, склонив лобастую облысевшую голову над двигателем и вывинчивая из его чрева свечу, облепленную густой масленой чернотой. — Вчера за смену два тикета сорвал, как волчьи ягоды с куста! Тормознулся в Бронксе на минутку всего, в бакалею за водичкой сбегать, прихожу — под щеткой бумага. Поехал на станцию к Эдику, он мне справку для судьи накатал, что у меня вроде как аккумулятор сдох и меня на траке тянули… А уже ночью еду в районе Сити–Холл, в сортир приспичило так, что аж зубы о зубы крошу! А банку из‑под огурцов, рабочую, разбил… Ну, паркуюсь под мостом, вокруг никого, тишина, начинаю облегчаться, и вдруг шорох какой‑то за спиной. Оборачиваюсь — вот он, родной! Мент! И пишет чего‑то, фонариком подсвечивая. Я–в горячие оправдания, а он мне — небрежно так — по плечу ладошкой — мол, продолжай, продолжай, не стесняйся. И — бац в оконцовочке тикет на сто долларов! Я говорю: за что? А он: соли вашей мочи разрушают Бруклинский мост, до свидания. Сука, да? Я–к Нинке, она уролог, накатала мне справку про недержание мочи, как думаешь, пройдет в суде?

— Отвечу тебе уклончиво: хрен его знает, — пожал плечами Забелин. — А менты тут как роботы, диспуты в их обязанности не входят.

— Никаких эмоций! — с горестью согласился Борис. — Вот наши… с юмором, да? Остановит меня родимый гаишник, я ему: какой русский не любит быстрой езды? Он: ваши права! Я: какие у еврея права? Похохотали и разошлись. Я помню, первый раз за руль сел еще на "Волге" старой, и из правого ряда на светофоре развернулся поперек движения. И — точно к постовому подрулил — бампером к сапогу. Выскочил, дрожу от страха, но брякаю ему возмущенно, как хорек затравленный: "У машины же радиус!" Он аж присел от смеха!