Гейл закрыла глаза и приложила ладони к лицу.

— Как будто вчерашний день был легким.

Она взяла с себя слово не думать о том, что произошло на лестнице, а просто двигаться вперед.

Она уронила руки, найдя успокоение в новой идее, посетившей ее голову.

«Я была не в себе. Смерть Джексона выбила меня из колеи, и я… была не в себе».

Гейл выждала немного, думая, как долго продержится хрупкая логика. Но логика, похоже, держалась. Гейл очень разочаровалась в себе из-за того, что разрыдалась перед миссис Блайт. Бросаться к Роуэну было немыслимой ошибкой. Но в своем ослабленном эмоциональном состоянии она сделала немыслимое. Она так хотела утешения, поддержки, тепла другого человека.

Но даже это не могло объяснить, почему поцелуй показался чем-то большим, чем поцелуй.

Захлестнувшее Гейл всепоглощающее томление пошатнуло ее понимание собственной натуры. Она еще никогда не испытывала такого волнения, чтобы трепетать при взгляде на мужчину. Считая свои устремления слишком серьезными, она не допускала даже возможности флирта. Мужчин, проявлявших к ней интерес, Гейл просто игнорировала, рассматривая мужской род в целом как барьер между ней и свободой.

Если бы происшествие вызвало у нее сожаление и стыд, ей было бы легче рисовать Роуэна агрессором, воспользовавшимся ее смятением, но он поцеловал ее только тогда, когда она дала понять, что хочет этого, и отпустил сразу же, как только она воспротивилась.

Тем больше было у нее причин чувствовать в себе решимость обуздать свое вышедшее из-под контроля воображение и не давать ему повода разорвать их контракт.

«Что, если из-за случившегося он отправит меня восвояси? Что, если обвинит в том, что хотела его соблазнить? Или в отсутствии моральных устоев?»

От этой мысли она поежилась, зная, как трудно оправдать свое поведение.

«Ни слова гнева или возмущения! А только стонала, как распутница, и умоляла о продолжении».

Вспомнился их разговор о двойственности мужских ожиданий. Одного поцелуя ей хватило, чтобы узнать его силу, способную сокрушить ее рациональное начало.

«Все понятия о правилах приличия и внешняя сдержанность — все исчезло, как дым в грозу, и я чувствую себя полной идиоткой, ведь я всегда гадала, почему люди придают этому такое значение. Со стороны все выглядело так глупо. Было даже противно думать, как люди увлекаются друг другом. Но теперь… Теперь, когда я узнала, что такое поцелуй, не могу больше ни о чем и думать! И не было в этом ничего отталкивающего. А было…»

Но она не могла подобрать ни одного подходящего слова для определения этого сладкого, пьянящего ощущения, которое испытывала в объятиях Роуэна.

«Я бы не стала придавать значения…»

— А, вот вы где, мисс Реншоу! Я принесла вам лавандовой воды, чтобы освежиться после длинной ночи. — Появление Флоренс отвлекло ее от тягостных размышлений. Миниатюрная фигурка служанки двигалась по комнате с деловитой энергичностью пчелы в саду. — Я поставлю ее сюда и еще хочу спросить: не принести ли вам побольше подушек?

— Спасибо, Флоренс. Мне хватит, правда.

Флоренс с сомнением покачала головой:

— Для сна — наверное. Но здесь же нет ни кружев, ни вышивки. Кухарка говорит, что благородные дамы страдают от отсутствия красоты. И пока миссис Эванс распиналась насчет чехлов для мебели, я решила, что нужно пойти и спросить.

Гейл рассмеялась:

— Ты, видно, не можешь без красоты, да?

— Даже в моей комнате есть украшения, мисс Реншоу, хоть я и не леди!

— Ты как раз очень даже леди, милая Флоренс, и я предоставляю тебе всю эту заботу о красоте. — Она закончила закалывать волосы и воткнула в кудри черепаховый гребень. — По правде говоря, я ничего не замечаю, поскольку прихожу сюда только для того, чтобы упасть в постель. И пожалуйста, не беспокой миссис Эванс.

— Ее нужно немного беспокоить, иначе она начнет действовать на нервы миссис Уилсон, а от нее зависит меню! — терпеливо пояснила Флоренс, переместившись к кровати, чтобы перестелить ее заново. — Доктор Уэст не скажет вам спасибо за такое «отсутствие беспокойства». Поверьте, это хороший совет, мисс.

При упоминании доктора Гейл слегка утратила беззаботность настроения, но постаралась этого не показывать.

— Ладно. Мне нужна еще одна подушка. А с этим стулом можно что-то сделать, как тебе кажется?

— Да, конечно! — Флоренс обернулась, оглядывая комнату, и топнула ногой. — Вы даже подмели! Оставляйте мне хоть какую-то работу, мисс, иначе, если буду спускаться вниз сразу после того, как меня послали позаботиться о вас, миссис Эванс решит, что я увиливаю от дел.

— Тебе и так хватает работы, без уборки моей комнаты. К тому же я знаю, что доставляю хлопоты с обеденными подносами и всем прочим. Должна же я как-то выражать свою благодарность.

— Вы такая милая! Мне нравится приносить вам еду. Мы там, внизу, беспокоимся. Вы сидите тут все время одна.

— Я учусь, Флоренс, и это доставляет мне истинное удовольствие. Пожалуйста, передай всем, что я вполне счастлива и довольна своей работой. Главное, скажи это миссис Эванс! Я знаю, что она не одобряет меня.

Флоренс улыбнулась:

— Вы нравитесь ей по-своему. Она просто не спешит это показывать и относится к своим обязанностям с большой ответственностью. Когда миссис Эванс нет поблизости, Барнаби говорит, что она шипит, да не царапается!

— Да, но мурлычет ли она когда-нибудь?

Гейл сказала это, не подумав, и в следующий миг они обе разразились смехом, представив довольную миссис Эванс, которая вылизывает свою шерстку.

Роуэн кашлянул и поразился, как красивая девушка, только что смеявшаяся и разговаривавшая с горничной, вдруг превратилась в заносчивую, загадочную мисс Реншоу. В ее глазах вновь воцарился лед, и Роуэн был почти благодарен этому.

«Почти».

Флоренс со смущенной улыбкой проскользнула мимо, и Роуэн вошел в комнату, желая знать, что дальше ждет его самого и ученицу. Ее чемоданы, как он заметил, у порога не стояли. Следовательно, предположил он, единственным ощутимым результатом всех его макиавеллиевских ухищрений был подрыв ее доверия.

«Я поцеловал ее, и теперь она смотрит на меня, как будто не уверена, что я не запру дверь и не брошусь на нее. Проклятие! Что за положение!»

— Флоренс — славная девушка. Похоже, у вас в доме появилась союзница.

— Она мне нравится. — Гейл скрестила руки. Эта ее привычка стала доставлять ему удовольствие, поскольку выдавала ее мысли больше, чем Гейл подозревала. — Хорошо, когда есть хотя бы один союзник.

— Только один? — Он присел на краешек стола. — По-моему, это не совсем вражеская территория?

— Я руководствуюсь своим опытом и наблюдениями, доктор Уэст, и не могу сразу ответить на подобный вопрос.