— Ты правда думаешь, что я совершаю глупость?

— Если бы я обладала даром предупреждать глупости, мы обе давно уже были бы замужем и имели кучу детишек.

— Побудь хоть минутку серьезной, Эльза, — взмолилась я.

— Ладно. Нет, на твоем месте я бы воспользовалась подвернувшейся возможностью. Вместо того чтобы возиться с целой кучей больных, ты будешь заниматься одним человеком. Тебе будут хорошо платить. Будешь проводить дни в шикарном дворце. А если этот человек обещает тебе помощь в образовании и трудоустройстве…

— Да, по крайней мере, он так говорит…

— А какой он, этот мсье Лучиани? — спросила она.

— То есть?

— Ну, чисто внешне.

— Ему на вид лет пятьдесят.

— Ну, красавец-мужчина в годах или старая развалина? Типа Ричарда Гира или нашего консьержа?

— А к чему этот вопрос?

— Разведенный, богатый, нежный, тоскующий… Я уже вижу себя в роли утешительницы.

— Какая ты противная, фу!

— Так как?

— Не буду отвечать.

— Ладно, как хочешь. Я и так сейчас все узнаю.

Она выпрыгнула из кровати, схватила ноутбук и набрала в Гугле «Лучиани».

— Ого, а старик-то вполне ничего! Красавец-итальянец, раскаявшийся мафиозо, типаж равнодушный мачо, я обожаю таких!

— Как ты можешь…

— Только не говори, что тебе это не пришло в голову!

— Мне это не пришло в голову! — возмутилась я.

— Да, кстати сказать, в этом вся разница между нами.

— Но ему пятьдесят лет!

— Ну и что? Мне как раз это и нужно. Зрелый мужчина, уверенный в себе, который прожил целую жизнь и мою молодость будет воспринимать как подарок, как последний шанс, будет ценить меня, как драгоценность, юную и прекрасную. Ну… по крайней мере юную.

Она глубоко вздохнула.

— Ты нас познакомишь?

— Даже и не рассчитывай.

— И она называет себя моей подругой! — вскричала она, притворяясь оскорбленной.

— Да, наша дружба — самое дорогое, что есть у меня.

— Ух, как это славно! — воскликнула она, смягчаясь. — Знаешь, когда я умираю от горя, то каждый раз, когда меня бросают, то есть примерно раз в неделю, лишь одна мысль не дает мне окончательно погрузиться в пучину мрака. Я говорю себе, что я все-таки, наверное, совсем не так плоха, если такая девушка, как ты, выбрала меня в свои подруги и не бросает ни при каких обстоятельствах.

Я протянула ей руку, и она свернулась клубочком возле меня.

— Не сомневайся, мы отличные девчонки, — шепнула я ей.

Она вновь села на кровати:

— А можно, я поставлю музыку?

— Если хочешь, но, пожалуйста, ради всего святого, не твою любимую.

— Ну давай Азнавура! — предложила она, словно не расслышав моих слов.

— Нет, опять тоску наведет, сердце заноет…

Она протянула руку к проигрывателю:

— Ладно, вот эта тебе точно нравится: «Опять она мне снилась…»

— Ой, нет, пожалуйста, только не эту…

Я не успела закончить фразу, как раздались первые ноты фортепьяно.

Поскольку я один раз похвалила этот шлягер семидесятых годов, она решила, что это — моя любимая песня. Мне действительно нравился ее старомодный романтизм, нежные голоса, сливающиеся в один и славящие любовь. Обычно ее прослушивание сопровождалось у нас с Эльзой целым ритуалом. У каждой была своя определенная роль, мы разыгрывали пантомиму, сопровождая слова песни утрированными жестами и страстными гримасами, чтобы нас не одолела тоска, чтобы прогнать нахлынувшую грусть.

Эльза пропела первый куплет, используя швабру в качестве микрофона, принимая вычурные позы. Я не могла сдержать смех, хотя наблюдала это зрелище далеко не в первый раз. С Эльзой мне повезло в жизни. Близкая подруга — любящая, искренняя и веселая. Сестра, что уж там говорить.

Второй куплет я уже исполняла вместе с ней.

ИОНА

Мало того что теперь у меня была возможность оплачивать текущие расходы, новая работа показалась мне истинным счастьем, до того она была приятна. Мсье Гилель отнесся ко мне с большим уважением. Как же: в его распоряжении появился настоящий писатель, и он счел, что настал его звездный час, что теперь у него появился мощный козырь в соперничестве с соседним большим книжным супермаркетом, который распространил свою гегемонию на все окрестные улицы. Мсье Гилель придумал себе призрачную конкуренцию с этим гигантом и приводил массу примеров того, как сперва оказывался жертвой этого безжалостного механизма, но затем, в результате ему одному заметных событий, неизменно выходил победителем.

— Я никогда не уступлю, — говорил он, гордо вздергивая подбородок. — Им меня не одолеть! Я окончу свои дни на рабочем месте, здесь, и меня вынесут из нашего магазина вперед ногами, а вместо лепестков роз благодарные клиенты будут забрасывать гроб страницами любимых книг!

Я сомневался, что в знаменитом торговом доме хотя бы раз слыхали о нашем магазинчике, но не лишал старика уверенности, что готов бок о бок с ним биться до последней капли крови на этой беспощадной войне.

Моя работа заключалась в том, чтобы читать и классифицировать романы. Когда к нам приходила новая книга, она откладывалась на отдельный столик, пока ее не прочитает кто-нибудь из нас двоих или же кто-то из числа клиентов магазина, пользующихся доверием мсье Гилеля. Прочитанная книга сопровождалась специальной карточкой и отправлялась на полки. Рецензирование романов было совершеннейшей синекурой. По сути дела мсье Гилель установил способ классификации, руководствуясь логикой одновременно прекрасной и странной. По его мнению, в первую очередь ценность представляло основное ощущение от романа, тот след, который он оставляет в душе читателя. «Не важно, к какому жанру отнесут книгу наши модные издательские дома. Ставить книги по алфавиту — этот принцип оставим занудным прагматикам. Мы должны в первую очередь думать о читателях, об их желаниях, об их чувствах. Потому что мои клиенты приходят не за детективом или за научно-фантастическим романом, но скорее за некоторым ощущением, за раздумьем. Они вступают с книгами в определенные взаимоотношения».

Поэтому следовало узнать каждое литературное произведение, выявить его основную тональность, прежде чем найти ему место в наших «галереях ощущений». Предприятие было не из легких, потому что ни одна из галерей не имела четкого названия. «Назвать — значить сузить, обеднить понятие», — объяснял мсье Гилель. Со временем и с помощью мсье Гилеля я научился определять основные «галереи»: романы, объединенные принципом веры в любовь, а на полке напротив — романы, поселяющие сомнения в любви; романы, чтоб бояться — в эту группу объединялись приключенческие романы и романы ужасов, а также политические детективы; романы, создающие новые пространства, к ним относились книги, действие которых происходило в одном каком-нибудь замкнутом географическом районе — во Франции и за рубежом, и к ним же примыкали научно-фантастические романы; отдельно стояли романы о боли и горе, объединяющие рассказы о личных переживаниях, и произведения о Холокосте, геноциде армян или событиях в Руанде; были еще исторические романы, наиболее общепринятая и очевидная из всех категорий, но и они подразделялись на произведения о победе человека и поражении человека. И еще десятки «галерей» в таком же духе.