Много времени спустя она пришла к мысли, что эта ночь с Ароном словно бы означала возвращение во времена, предшествовавшие рождению Хенрика. Но, естественно, они говорили о нем. Горе рвало душу. И все же они не сблизились настолько, чтобы у нее возникло желание сесть рядом с ним на диван. Точно она не верила, что его боль не уступает по силе той, какая терзает мать, потерявшую единственного ребенка.

В предрассветный час она спросила Арона, нет ли у него еще детей. Он не ответил, лишь удивленно взглянул на нее, и ей показалось, она правильно истолковала его молчание.

На рассвете вернулись красные попугаи. Арон рассыпал на столе птичий корм. Луиза вышла на улицу вслед за ним. Поежилась. Море далеко внизу было свинцового цвета. Волны бились о берег.

— Я мечтаю когда-нибудь увидеть там айсберг, — неожиданно проговорил Арон. — Айсберг, приплывший сюда прямо с Южного полюса.

Луиза вспомнила найденное ею письмо.

— Вид, наверно, величественный.

— Самое величественное заключается в том, что мы не видим, как тает эта исполинская гора. Я всегда считал, что тоже таю, проливаюсь водой. Я умру в результате медленного потепления.

Луиза искоса посмотрела на него.

«Он изменился и в то же время остался самим собой», — подумала она.

Это было на рассвете. Они проговорили всю ночь.

Она взяла его руку. Вместе они вглядывались в море в поисках айсберга, который никогда не появится.

Через три дня после встречи на молу, среди ветра, дождя и боли, Луиза отправила открытку отцу. Она уже успела позвонить ему и сообщить, что нашла Арона. Телефонная связь со Светом была на редкость четкой, голос отца звучал совсем рядом, он попросил передать привет Арону и выразить соболезнования. Она рассказала о разноцветных попугаях, прилетавших на стол Арона, и обещала послать открытку. Открытку она нашла в портовом магазинчике, где продавалось все — от яиц до свитеров ручной вязки и открыток. На ней была изображена стайка красных попугаев. Арон ждал ее в кафе — там он регулярно начинал и заканчивал свои рыбалки. Луиза черкнула несколько строк прямо в магазине и опустила открытку в почтовый ящик возле гостиницы, где бы ночевала, если б не встретила Арона на молу.

Что она писала отцу? Что Арон жил комфортной жизнью отшельника в деревянном домике в лесу, что он похудел, но главное, что он горюет.

Ты оказался прав. Не приложить максимум усилий, чтобы отыскать его, было бы безответственно. Ты оказался прав, а я ошибалась. Попугаи здесь не только красные, но и голубые, даже бирюзовые. Сколько я здесь пробуду, не знаю.

Бросив открытку в ящик, Луиза спустилась к берегу. День стоял холодный, ясное небо, практически штиль. Какие-то детишки играли с рваным футбольным мячом, пожилая пара выгуливала собак. Луиза шла по берегу у самой кромки воды.

Она провела с Ароном три дня. На рассвете после первой бесконечной ночи, когда она взяла его руку, он спросил, есть ли ей где жить. В его доме две спальни, если она хочет, то может занять одну из них. Какие у нее планы? Не сломило ли ее горе? Не отвечая, она заняла комнату, принесла чемодан и проспала далеко за полдень. Когда она проснулась, Арона уже не было. Он оставил на диване записку, написанную его привычным торопливым и неряшливым почерком. Он отправился на работу. «Я сторожу деревья в небольшом дождевом лесу. Еда есть. Дом в твоем распоряжении. Мое горе невыносимо».

Луиза приготовила себе поесть, без всяких изысков, надела самые теплые вещи и вышла с тарелкой к столу во дворе. Вскоре вокруг расселись ручные попугаи, ожидая, когда она с ними поделится. Она пересчитала птиц. Двенадцать. «Тайная вечеря, — мелькнуло в голове. — Последняя перед распятием». На миг на нее низошел покой, впервые с тех пор, как она переступила порог квартиры Хенрика. Теперь есть еще кто-то, кроме Артура, с кем можно разделить горе. Арону она может рассказать обо всех недоуменных вопросах и страхах, мучивших ее. Хенрик умер неестественной смертью. Конечно, никто не собирается сбрасывать со счетов снотворное. Но смерть Хенрика должна иметь причину. Он покончил с собой, не совершая самоубийства.

Существует другая правда. Каким-то образом она связана с президентом Кеннеди и его исчезнувшим мозгом. Если кто и сможет помочь мне отыскать эту правду, так только Арон.

Арон вернулся уже затемно. Стянул сапоги и, робко взглянув на Луизу, скрылся в ванной. Выйдя оттуда, он сел рядом с ней на диван.

— Ты нашла мою записку? Поела?

— Вместе с попугаями. Как ты сумел их приручить?

— Они не боятся людей. За ними не охотятся, не стараются поймать. Я привык преломлять с ними свой хлеб.

— Ты написал, что сторожишь деревья? Этим ты и занимаешься? На что живешь?

— Завтра я собирался тебе показать. Я ухаживаю за деревьями, ловлю рыбу и скрываюсь. Вот это последнее — самая трудная моя работа. Ты, найдя меня так легко, нанесла мне самое крупное в моей жизни поражение. Разумеется, я благодарен, что именно ты явилась ко мне с этим чудовищным известием. Наверно, я бы недоумевал, почему Хенрик перестал писать. Рано или поздно я бы все узнал. Возможно, чисто случайно. И такого шока я бы не выдержал. Но вестником стала ты.

— Что случилось с твоими компьютерами? Ты же собирался спасти мир от потери воспоминаний, происходящей в наше время? Однажды ты сказал, что единицы и нули в мировых компьютерах — это демоны, способные лишить человечество его истории.

— Я долго так думал. Нам казалось, мы спасаем мир от всепоглощающей эпидемии, вызванной вирусом пустоты, от великой смерти, которую несет в себе чистая бумага. Опустошенные неизлечимым раком архивы, которые превратят нашу действительность в неразрешимую загадку для будущих поколений. Мы искренне верили, что скоро найдем альтернативную систему архивации, способную сохранить наше время для будущего. Искали альтернативу единицам и нулям. Вернее, пытались создать эликсир, который бы гарантировал сохранность, если в один прекрасный день компьютеры откажутся выдавать свое содержимое. Мы вывели формулу, незащищенную исходную программу, и позднее продали ее одному концерну в США. Получили за это колоссальные деньги. Кроме того, контракт предусматривал, что в течение двадцати пяти лет патент станет доступен всем странам мира без каких-либо лицензий. И однажды я оказался на улице в Нью-Йорке, с чеком на пять миллионов долларов. Один миллион я оставил себе, остальное роздал. Ты понимаешь, о чем я?

— Не совсем. Только самое важное.

— Могу объяснить в подробностях.

— Не сейчас. Ты что-нибудь отправил Хенрику?

Арон вздрогнул, бросил на нее удивленный взгляд:

— С какой стати мне давать ему деньги?

— Было бы вполне естественно помочь собственному сыну.

— Я никогда не получал денег от родителей. И до сих пор им за это благодарен. Детей глубоко портит, когда даешь им то, что они должны заработать сами.