— Давай сюда. Помоги мне.

Второй мужчина бросился вверх по лестнице и увидел, что напарник выходит из кабинета и держит в руках системный блок.

— Возьми монитор, клавиатуру и все остальное, — скомандовал он.

Компьютер они погрузили в коробку, а затем прошлись по дому, наводя кругом беспорядок: срывали покрывала с кроватей, выбрасывали вещи из платяных шкафов и выдвижных ящиков. Словом, создавали впечатление налета ошалевших наркоманов.

— Ну, думаю, так сойдет, — озирая воцарившийся в гостиной хаос, промолвил водитель.

Они подхватили с двух сторон теперь уже действительно тяжелую коробку, прошли тем же путем обратно и погрузили добычу в грузовое отделение «Транзита», а сами забрались в кабину. Только что они честно заработали пятьсот фунтов.

«Вовсе неплохо за каких-нибудь десять минут работы», — весело подумал водитель, поворачивая ключ в замке зажигания.

Вовсе неплохо.

— Анджела? Заходи.

Как это типично для Тони Бэверстока, подумалось Анджеле. Лаконичен чуть ли не до бесцеремонности плюс к тому совершенно пренебрегает всеми светскими: ни тебе «здрасьте», ни «пожалуйста». Когда она вошла в кабинет, Тони удобно откинулся в кресле на колесиках, а ноги водрузил на угол стола. Фотографии, которые передала ему Анджела, лежали рядом с ботинками.

— Удалось что-нибудь сделать? — спросила Анджела.

— И да и нет.

И это тоже было очень похоже на Бэверстока. Он считался признанным мастером давать уклончивые ответы на прямые вопросы.

— Пожалуйста, по-английски, — попросила Анджела и села в кресло для посетителей.

Бэверсток хрюкнул и подался вперед.

— Хорошо. Как ты и предположила, надпись сделана на арамейском, что само по себе несколько необычно. Как ты должна знать, — от слабо завуалированного намека на ее некомпетентность Анджела почувствовала себя неуютно, — после шестого века до нашей эры такой тип дощечек практически перестали использовать. Причина проста: в силу особенностей арамейского рукописного шрифта гораздо удобнее было писать на папирусе или пергаменте, чем выводить каждый символ на глине. И еще более необычная особенность — то, что это настоящая тарабарщина.

— О, ради бога, Тони, выражайся, пожалуйста, по-английски.

— А это и есть английский. Эта дура — а я предполагаю, что снимки сделаны именно женщиной, — совершенно очевидно, была никудышным фотографом. Она умудрилась сделать две фотографии лицевой поверхности дощечки так, что фактически в фокусе оказалась только лишь где-то половина одной строчки надписи. Перевести весь текст представляется абсолютно невозможным. Ну а из того, что мне все же удалось расшифровать, ясно, что дальнейший перевод будет, похоже, пустой тратой времени.

— Что это значит?

— На дощечке, судя по всему, действительно начертаны слова на арамейском. Взятые по отдельности, они вполне понятны, но вот все вместе не имеет никакого смысла. — Бэверсток ткнул пальцем во вторую из шести строк символов на одном из снимков. — Это единственная строчка из всей надписи, которую худо-бедно можно прочесть, да и то одно слово в ней непонятно. Вот это слово, 'arabaāh, означает цифру четыре. Ну, это-то достаточно просто. Следом за ним идет слово «и». Перед ним можно перевести еще три слова, а именно — «дощечки», «против» и «исполнить». Таким образом, предложение в целом будет звучать следующим образом: «исполнить против непонятное слово дощечки четыре и». Это я и подразумевал под тарабарщиной. Каждое отдельно взятое слово имеет смысл, но целиком предложение представляет полную бессмыслицу. Это как будто было домашнее задание для ребенка, просто набор случайных слов.

— Ты именно так и думаешь?

Бэверсток отрицательно покачал головой.

— Я этого не сказал. Мне доводилось видеть немало арамейских текстов, и я могу сказать, что этот явно начертан рукой взрослого человека. Смотри: символы нанесены короткими, уверенными штрихами. Мое мнение такое, что надпись была сделана образованным взрослым человеком, причем мужчиной. Не забывай, в то время женщины в большинстве своем были неграмотными, точно как многие из них и по сей день, — язвительно прибавил он.

— Тони, — предостерегающе произнесла Анджела.

— Да я же шучу, — отмахнулся Бэверсток.

Но Анджела знала, что его высказывания о женщинах всегда находятся, что называется, на грани фола. По ее мнению, Бэверсток был высокомерным и напыщенным, но, в сущности, безобидным кабинетным женоненавистником. Он не делал особого секрета из того, что терпеть не может успешных женщин, а особенно успешных женщин, которые были настолько неосмотрительны, что сочетали в себе красоту и ум. Анджела даже помнила пару случаев, когда он накидывался на нее с оскорблениями, но оба раза она давала хаму достойный отпор.

Хотя Анджела знала, что ее нельзя назвать красивой в общепринятом смысле, светлые волосы и карие глаза — да, и еще губы, губы, про которые Бронсон всегда говорил, что они приносят счастье, — делали ее чрезвычайно привлекательной. Она производила неизгладимое впечатление почти на всех мужчин, за что, собственно, Бэверсток и невзлюбил ее с первого же дня.

— О каком времени мы говорим? — спросила Анджела.

— Надпись сделана на староарамейском, который был в ходу примерно с 1100 года до нашей эры по 200 год нашей эры.

— Послушай, Тони, это же больше тысячи лет! Неужели нельзя несколько сузить хронологические рамки?

Бэверсток покачал головой.

— Ты знаешь что-нибудь об арамейском языке?

— На самом деле немногое, — признала Анджела. — Я работаю с глиняной посудой, с керамикой вообще. Могу отличить большинство древних языков и прочитать на них по несколько слов. Но единственный язык, который я хорошо понимаю, с которого могу переводить, — это латынь.

— Ну хорошо. Тогда разреши дать тебе краткий урок. Арамейский язык появляется около 1200 года до нашей эры, когда народ, впоследствии ставший известным как арамеи, поселился в области Арам, в Верхней Месопотамии и Сирии. Вероятно, язык происходит от финикийского, и, так же как и финикийские, арамейские тексты читались справа налево. У финикийцев не было символов для обозначения гласных звуков, в то время как арамеи начали применять некоторые буквы, главным образом aleph, he, waw и yodh, для отображения на письме гласных.

Письменные памятники на языке, получившем название арамейский, начинают появляться примерно пару сотен лет спустя, а к середине восьмого века до нашей эры он стал официальным языком Ассирии. Около 500 года до нашей эры, после того как Месопотамию завоевал персидский царь Дарий I, должностные лица так называемой Империи Ахеменидов начали пользоваться арамейской письменностью во всех официальных документах, имевших хождение на территории Империи. Среди ученых нет единого мнения, стало ли это результатом имперской политики, или же арамейский просто оказался наиболее удобным языком для многонационального образования.