спинку кресла, признавая поражение.

Иногда пешка ставит мат. А иногда проваливает все дело. Но бывает, что становится ферзем.

* * *

Заканчивалась вторая неделя "восстания". Люди устали. Вновь в воздухе начинала витать обреченность.

Николь давно обзавелась своей знаменитой повязкой на глаз, чтобы не нервировать лишний раз собеседников, которые постоянно на него косятся и отвлекаются от темы разговора.

Вернувшись с очередной проведенной диверсии, я застал ее одну в штабной комнате. В том здании, что мы сами отвели себе под ставку командования.

Картер, Логан и Кэп со своей командой были еще на деле. А я вот вернулся. И то, что я увидел, мне не нравилось совершенно: повязка лежит на столе с расстеленной картой, там же лежит карандаш и пистолет, а несгибаемая Ник Фьюри сидит, спрятав лицо в ладонях.

- ВиктОр? - убрала она руки от лица и повернулась ко мне, среагировав на звук.

- У тебя ведь нет плана, Ник? - прямо в лоб, без приветствий, хмуро спросил я, глядя ей прямо в глаза. Наверное во всем лагере я единственный, кто спокойно мог смотреть в них при отсутствии повязки.

Она промолчала и отвела взгляд.

Большего мне было уже не надо. И то, что она спохватилась и начала говорить после этого, я уже не слушал. Пустые слова. Они ничего не значат.

Я развернулся и вышел. Николь кричала что-то в догонку. Но опять же, я не слушал. Это все не имело больше значения.

Я шел к Максу. Точнее, сначала в бывший лабораторный комплекс, а потом к Максу.

Нашел я его сидящим возле зенитки и тоскливо смотрящим в небо. Я подходил к нему, а ноги наливались свинцом, глаза так и норовили опуститься к земле, шаг становился тяжелым, а полысевшие брови хмуро сходились на переносице.

- Макс, - обратился я к нему.

- Виктор? - вопросительно повернулся он ко мне.

- Ты понимаешь, что все здесь обречены? - прямо, без всяких уловок начал я.

- Но у Фьюри же есть план... - начал он и осекся, глядя в мои глаза. Он не был дураком. И прекрасно все понял по одному взгляду.

Я достал шприц с голубой жидкостью и дал ему.

- Но как это поможет? - недоуменно спросил он. Что это такое, объяснять не пришлось.

- Ты не знаешь масштаба своих сил, - нехотя начал я. То, что я сейчас делал - возможно главная ошибка моей жизни, за которую будет позже расплачиваться вся планета. Возможно. Но здесь и сейчас сто тысяч человек. Пятьдесят тысяч мы за эти две недели уже потеряли. Последствия в будущем и люди здесь.

Я не люблю евреев. Сказывается воспитание еще "той" жизни. Но они люди. А с людьми ТАК нельзя. И я не политик, чтобы спокойно жертвовать тысячами людей, считая их статистикой.

Возможно в будущем меня проклянут за это. Но...

- Со временем ты будешь способен своей силой извлечь ядро из планеты и закинуть его на Солнце. Но у нас нет этого времени, - сказал я ему.

- "Но"? - уловил он недосказанное.

- Это риск, - расписывать чем именно он рискует не стал. Он и так все знает. Не может не знать. Свои эксперименты Шмидт проводил, не скрываясь от других подопытных.

Рука, держащая шприц, задрожала и он торопливо передал его мне, чтобы не уронить.

- Подумай, - сказал я и, развернувшись, ушел. Где меня найти, он знает.

* * *

В той самой лаборатории. На том самом столе лежал, только уже не я, а пятнадцатилетний подросток. Крепежи были ему не по размеру и стояли не там, где надо, но это исправил он же сам. Просто своей силой передвинул.

И зафиксировал он себя тоже сам. Но сыворотку ввел я. Так, как и показывал Шмидт, прямо в сердце.

Сразу после введения, я с разбегу выпрыгнул в окно, поскольку весь металл в помещении начал подозрительно дрожать и бряцать. А металла там было много.

За следующий час от здания практически ничего не осталось. Только клубок освободившихся штырей арматуры, столов, балок перекрытий, канализационных и водопроводных труб, словно кокон вокруг гусеницы, свернулся вокруг той лаборатории.

И я с замиранием сердца ждал, что же за бабочка выберется из этой куколки.

А рядом со мной стояла тихая и прижухшая Николь. Точнее, когда она искала меня, то была совсем не тихой. Меня искала фурия, командующий, старший лейтенант, приказ которого посмел не выполнить какой-то капрал.

Но, когда нашла, весь ее запал как-то сразу кончился. Она поняла, что я сделал (трудно было бы не понять, когда на твоих глазах из стен словно змеи, ползут арматура и трубы). И, думаю, поняла зачем.

- У нас ведь остался еще передатчик? - спросил я ее тихо. Громко не хотелось говорить. Она кивнула. - Полетим в Союз.

Она вскинула на меня взгляд, словно спрашивая, уверен ли я. Я ничего больше не сказал. Не шевельнул бровями. Я просто продолжал смотреть в сторону "куколки".

Прошла минута. И она, кивнув каким-то своим мыслям, ушла командовать, устанавливать связь, вести переговоры... Быть на своем месте.

А я в который раз убедился, что не командный игрок. Тем более не лидер. За мной не идут люди.

* * *

глава 19

"Куколка" раскрылась (причем буквально, как раковина моллюска, поставленная стоймя) только через пять часов. Макс с трудом выбрался из нее (с трудом и моей помощью. Ведь я не уходил от "куколки" до самого момента "открытия". Почему-то мне казалось это правильным).

Его шатало. Он был физически слаб и лично в моем восприятии напоминал Акселератора из анимешки про эсперов, что я смотрел еще в "той" жизни. Может быть полосатой робой, которую он до сих пор ни на что другое не поменял. Может быть полностью седыми волосами. А может быть общей хрупкостью телосложения. Может немного безумным взглядом. Не знаю. Просто у меня создавалось именно такое впечатление от него.

Он ничего не говорил, только молча опирался на мое плечо. Поначалу. Потом я просто подхватил его на руки и понес к выбранному им для себя домику. Парнишка практически ничего не весил. Одни кости, обтянутые кожей и самый минимум мышц. Видно сыворотка использовала все возможные ресурсы его тела. И самого тела почти не осталось.

Отнес. Притащил несколько банок тушенки и галеты с последнего отбитого и угнанного конвоя с продуктами. Накормил. Уложил спать.