Расспросить поподробнее я не осмелился, однако Маэстро сам снизошел до того, чтобы удовлетворить мое любопытство из первых уст.

«Почему меня так интересует этот еще не родившийся младенец? — спросил Он. — Потому что у него может развиться ни с чем не сравнимая воля к власти. Поэтому я предлагаю тебе заняться им, так сказать, на полную ставку. В настоящее время это не более чем проект. И, как любой другой, этот проект может так и остаться нереализованным. Но если этого не произойдет и объект сумеет в дальнейшем доказать свою перспективность, тебе предстоит заниматься им, и только им, как своим единственным клиентом. Надо ли говорить большее?»

Все это Маэстро произнес с характерным для него ерничаньем. Каждый раз, когда Он обращается к нашему мысленному слуху, мы не понимаем, насколько Он серьезен. Сам Его голос, как рог изобилия, способен исторгнуть множество различных настроений и эмоций, чувств и оттенков чувств.

В любом случае, у меня не хватило духу спросить: а что будет, если я не справлюсь? В конце концов, многие проекты и впрямь проваливаются. С другой стороны, вскоре мне удалось выяснить, при каких обстоятельствах этот еще не рожденный мальчик был зачат.

Внимательный читатель наверняка подметил, что в первый раз я описал это исключительное событие такими словами, как будто сам участвовал в судьбоносном соитии. Так вот, признаюсь: я в нем не участвовал. Тем не менее, говоря о своем участии (соучастии), я все же не солгал. Потому что если даже физики, к собственному смущению, обнаружили, что свет имеет и волновую, и корпускулярную природу, то и нам, бесам, дано быть правдой и ложью одновременно, они живут в нас бок о бок и обладают абсолютно одинаковой силой воздействия.

Объяснение это, если вы вникли в его суть, существенно проще, чем, допустим, частная теория относительности Альберта Эйнштейна.

4

Духи вроде меня могут переживать события, даже при них не присутствуя. Ночью, когда зачали Адольфа, меня там не было. Но я оказался в состоянии полностью воспринять соответствующий опыт, призвав беса низшего ранга, который и впрямь был в постели с Алоисом и Кларой в надлежащее время. Должен сказать, что у нас есть и такая опция: мы способны принять участие в соитии уже после того, как данное событие завершилось. С другой стороны, бес низшего ранга может в особо судьбоносных случаях привлечь к соучастию в кульминационный момент полового акта само Воплощенное Зло. (Маэстро предпочитает, чтобы мы называли Его Воплощенным Злом в тех случаях, когда Он участвует в половых актах, что на сей раз определенно имело место.)

Впоследствии, когда мне уже было поручено заняться Адольфом Гитлером, бес низшего ранга, участвовавший в соитии, воспроизвел для меня момент зачатия. Я воспринял этот миг с обонятельной, визуальной и физической полнотою, которую можно назвать абсолютной. Следовательно, это произошло и со мною. В нашей среде восприятие стороннего опыта соития равносильно непосредственному участию. Так что благодаря невероятной интенсивности сопутствующих ощущений я на все сто процентов убедился в том, что наряду с бесом низшего ранга в кульминационный момент в дело вмешался Дьявол (точно так же, как Иегова на мгновение подменил архангела Гавриила в ходе другого судьбоносного соития).

И хотя в течение первых лет мне не удавалось посвятить себя Адольфу Гитлеру целиком и полностью, я больше не упускал его из виду. Поэтому я вправе писать о его младенчестве, детстве и отрочестве с уверенностью и близко не доступной обычному биографу. Поэтому, как вы понимаете уже и сами, подобрать точное жанровое определение для данной книги не просто. Это больше чем мемуары и, безусловно, чрезвычайно достоверная биография, пусть я и позиционирую ее как роман. Я обладаю возможностью проникать в сознание своих персонажей. Смею даже заметить, что жанровое определение не играет никакой роли, потому что заботит меня (и страшит) не литературная форма, а вопрос о возможных последствиях. Мне надо изловчиться осуществить задуманное и вместе с тем не привлечь внимания Маэстро. И это представляется (теоретически) возможным исключительно потому, что в наши позднеамериканские дни электроника интересует Его куда больше, чем старомодный печатный станок. Маэстро учится у людей на ниве кибернетических технологий с куда большим энтузиазмом, чем Создатель.

Поэтому я пишу на бумаге: какая-никакая, но все-таки мера предосторожности. Может быть, мой труд заметят не сразу. (Даже в испещренной знаками бумаге содержится едва уловимый намек на любовь, с которой Бог создал деревья.)

Поскольку Маэстро не испытывает желания тратить хотя бы ничтожную часть собственных ресурсов на мониторинг нашей повседневной деятельности — слишком уж много чертей и бесов работают на Него, — Он не поощряет и нашего инициативничанья, руководствуясь принципом: поступай, как велено. В былые времена я бы не осмелился и подумать о такой книге. Абсолютный страх парализовал бы меня в первое же мгновение. Но в наши дни, с их изощренными и диверсифицированными технологиями, можно попытаться выделить некую тайную зону, некий участок приватности лично для себя.

Следовательно, я готов продолжать. Я исхожу из предположения, будто сумею скрыть свой замысел от Маэстро. Разведывательную деятельность можно описать как постоянное противоборство щита и меча, шифровальщика и дешифровщика. Поскольку Маэстро сейчас страшно занят и при том стал амбициознее, чем когда-либо прежде (мне кажется, Он убежден, что Его окончательная победа уже близка), я чувствую себя вправе пойти на риск. Я преисполнен уверенности в том, что сумею сохранить в тайне существование этой рукописи; по меньшей мере, до тех пор, пока она не будет закончена. И тогда мне предстоит сделать выбор: опубликовать ее или уничтожить. Второе решение, разумеется, загодя представляется куда более безопасным (если отвлечься от того, что оно нанесет едва ли не смертельный удар моему авторскому тщеславию).

Разумеется, в случае публикации мне придется искать спасения от гнева Маэстро. Но и тут у меня имеется определенный выбор. Я могу прибегнуть к спиритуальному аналогу Федеральной программы защиты свидетелей. То есть меня спрячут Наглые. Разумеется, в таком случае мне придется с ними сотрудничать. Работа с ренегатами — их основная профессия.

Следовательно, у меня есть выбор: предательство или гибель.

И все же мне не очень страшно. Описав и обнародовав наши средства и методы, я испытаю редкое (для беса) наслаждение; я не только охарактеризую, но и исследую ускользающую от меня природу собственного существования. А после того как я закончу, у меня все равно останется выбор: уничтожить свой труд или перейти на сторону противника. Должен признаться, вторая возможность представляется мне все более и более привлекательной.

Совершая по отношению к Маэстро акт предательства, я постараюсь ничем себя не выдать. Свои скромные обязанности в нынешней Америке я и впредь буду исполнять безупречно, что никак не помешает мне расцвечивать все новыми и новыми деталями рассказ о ранних днях моего самого выдающегося клиента.

1