— Призваны, ваше превосходительство, — Осоргин посмотрел на генерала и кивнул. — Призваны.

— Вот и замечательно. Так давайте-ка займёмся своими прямыми обязанностями призванных на службу солдат. Я подготовлю господ офицеров к предстоящему докладу и обговорю с ними круг возможных вопросов. А вы, если вам это не в тягость, подготовьте, пожалуйста, помещение и надлежащий реквизит.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — ухмыльнулся, козыряя генералу, Осоргин.

* * *

Тэдди волновался – кажется, это было первое в его жизни выступление на публике, да ещё перед теми, к кому он испытывал вполне понятное для мальчика уважение и даже восхищение: офицеры, почти все имевшие боевые награды и получавшие свои звания не в гарнизонах, а в битвах и сражениях с врагом, часто обладавшим многократным превосходством в живой силе и технике. «Курсанты», в свою очередь, чрезвычайно заинтригованные намёками генерала и таинственным видом кавторанга, тоже предвкушали удовольствие: кроме естественного любопытства, — как тринадцатилетний мальчик справится с ролью докладчика, это было ещё и достаточно редкое развлечение, поскольку предельно жёсткое расписание занятий курсантов «зигзагов» не предусматривало.

Наблюдая за тем, как преувеличенно-вежливое внимание на лицах мужчин, повидавших и переживших такое, чего при иных обстоятельствах хватило бы на добрый десяток жизней, сменяется неподдельным интересом и нежностью к мальчику, которого многие подсознательно воспринимали как своего собственного ребёнка, Гурьев откровенно любовался результатом своих усилий. Он знал, что «игра в дружину» кое-кому уже успела наскучить – следовало восстановить интерес и придать игре новый, куда более серьёзный, импульс.

Тэдди уложился в девять минут. Для первого раза это был отличный результат. Гурьев надеялся со временем довести регламент до двенадцати – пятнадцати, в зависимости от сложности темы, справедливо полагая, что больше не требуется. Когда взволнованный докладчик отступил от карты мира и вопросительно посмотрел на Гурьева, он чуть заметно, с явным одобрением кивнул, обозначив улыбку и приопустив веки. Генерал Матюшин поднялся и повернулся к слушателям:

— Господа, попрошу вашего внимания. По просьбе докладчика, ваш покорный слуга и Яков Кириллович окажут ему необходимую поддержку при ответах на возможные вопросы к докладу. Попрошу не стесняться, господа.

Тэдди отвечал ясно и чётко, без запинки – чувствовалось, что он полностью приноровился к ситуации и справился с волнением. Наконец, прозвучал вопрос, который Гурьев ожидал услышать – в той или иной форме, и понимал, что вопрос этот будет, конечно же, адресован не Тэдди, а ему. Майор Карташев, участник каппелевского Ледяного похода и, вероятно, первый в истории русский кавалер британского ордена «Крест Виктории»,[13]давший ему право жительства на островах, резко встал и одёрнул гимнастёрку:

— Вопрос к вам, Яков Кириллович, как к наставнику Андрея Вениаминовича. Поясните, пожалуйста, как следует нам, русским патриотам, относится к евреям-сионистам?

— Ну, поскольку речь у нас идёт о евреях, то я отвечу, как это частенько в обыкновении у евреев, вопросом на вопрос, — улыбнулся Гурьев и с удовольствием увидел ожидаемые ухмылки «курсантов». — А вопрос, Георгий Аполинарьевич, будет такой: какое из двух основных блюд, сервируемых современными политически ангажированными евреями – сионизм или социализм троцкистского образца – следует, по-вашему, предпочесть русскому патриоту? Я, например, предпочитаю первое, поскольку оно является ни чем иным, как еврейским патриотизмом, и тем самым более соответствует моему патриотическому вкусу, нежели троцкизм, который стремится всех людей без различия пола и происхождения превратить в бездушные винтики чудовищной социалистической машинерии. Ну, а как русскому патриоту следует относиться к другому патриоту? К греческому? К мексиканскому? На каком основании русскому патриоту уместно было бы оспаривать право евреев на собственный патриотизм? Отличается ли русский, болгарский, китайский и все прочие патриотизмы от еврейского? Если да, то чем и насколько принципиально такое отличие? Что вы лично, например, можете сказать по поводу программы еврейского патриотического движения? Как видите, вопрос совершенно не прост и не предполагает однозначных, простых ответов. Но это ещё далеко не всё, господа. Поскольку мы с вами находимся здесь вовсе не со скуки, круг вопросов неимоверно расширяется. Вот лишь малая толика таких вопросов. Каковы интересы России в Палестине, в будущем государстве евреев, если – точнее, когда – оно там возникнет? Каким образом лучше защищать эти интересы? Сумеет ли Россия отстаивать свои интересы, находясь, допустим, в конфронтации с сионистами, которые, несомненно, будут играть определяющую роль в будущем еврейском государстве? Выгодна ли России сильная Турция у её границ? Выгодны ли России военно-воздушные и военно-морские базы в непосредственной близости от Персидского залива и Индийского океана? Выгодно ли России возможное участие в предприятии Суэцкого канала? Каковы социально-политические и демографические виды еврейского государства, если туда – представим себе такое развитие событий – в течение, скажем, двадцати лет, переберётся, при структурной и технической помощи России, около восьми миллионов русских, польских, литовских, венгерских, бессарабских и румынских евреев? Каковы виды на установление особых отношений между русской православной церковью и иерусалимским патриархатом? Следует ли империи Российской, как метафизической наследнице империи Византийской, приложить усилия к установлению своей юрисдикции над Святыми Местами и какую роль в этом случае восстановленная московская патриархия будет играть в православном мире? Я не слишком озадачил вас своими вопросами, Георгий Апполинарьевич?

По выражению лиц присутствующих убедившись в том, что отнюдь не только Карташев, но и все они не просто озадачены перспективами, затронутыми его вопросами без ответов, а озадачены более чем основательно, Гурьев перешёл в наступление. Голос его при этом звучал ровно и тихо, заставляя курсантов ловить каждое произнесённое слово:

— Настоящего русского патриота невозможно запутать, господа, ибо настоящий русский патриот всегда руководствуется в своих размышлениях интересами России. В отличие от настоящего русского идиота, каковым является, безусловно, всякий русский, ненавидящий инородцев. Русская империя никогда не была и не будет империей нации или партии, а всегда была и будет, — как говорится, даст Бог – империей смыслов. Ибо имеет, кроме самого существования, вполне определённый смысл такового. Помнится, ещё благословенной памяти Пётр Аркадьевич Столыпин говорил – я именно потому, что русский, не могу быть ненавистником инородцев, в том числе и евреев. Это будет противно и нашей православной вере, и природе русского человека. Она добрая ко всем, снисходительная, уживчивая. Что же касается глубоко и трепетно волнующего многих вопроса о так называемой «ответственности за богоубийство» – тут я с удовольствием предоставлю слово нашему дорогому и глубоко всеми нами уважаемому батюшке, который любезно согласился специально прояснить этот вопрос для присутствующих. Отче, прошу вас.