— Той же дорогой? — проворчал Эрве. — Мне совсем не хочется вновь посетить Ришранк и встретиться с его командором.

— Нам всем следовало бы попросить прощения у Господа за это дурное чувство... но я тоже не хочу оказаться в Ришранке. Будьте спокойны! В Карпантра мы изменим путь... и доберемся до Монтелимара через Везон и Вальреа...

Прежде чем устроиться на отдых в сарае с овечьей шерстью, Оливье проводил отца в спальню, которая еще недавно была спальней супругов де Куртене. Барон Рено внезапно почувствовал себя очень усталым, и его спина, обычно прямая, вдруг сгорбилась под тяжестью, причину которой сын легко угадал. И действительно, он почти рухнул в кресло из эбенового дерева с высокой спинкой, на сиденье которого были сложены яркие подушечки: это кресло так любила Санси! Она устраивалась в нем, когда вытягивала шерсть или вышивала в обществе женщин, составлявших ее окружение. Оливье никогда не видел отца таким слабым и поэтому совсем не удивился его вопросу:

— Тебе обязательно надо уезжать? Это так далеко... и я боюсь, что больше не увижу тебя!

— Там моя служба. Я должен вернуться... хотя сердце мое восстает против того, что вы останетесь здесь один... без нее!

— Почему брат Клеман не возвращается в наши края вместе с тобой? Разве он не приор Прованса?

— Но он также настоятель Франции и вынужден бывать везде... а я должен находиться рядом с ним! Не теряйте мужества, отец! Возможно, я вернусь очень скоро. А вы проживете еще долгие годы!

— Без твоей возлюбленной матери? Очень сомневаюсь. Она была моей силой, моей радостью... я жил ради нее. Ты не можешь представить себе, как я любил ее! С того дня, как мы познакомились... хотя прошло много лет, прежде чем я это понял.

— Вы были счастливы вместе. Память о ней поможет вам жить... к тому же, не забудьте о той миссии, которую вы согласились взять на себя! Отныне вы — хранитель величайшего сокровища Храма. Благодаря вам оно будет спасено, что бы ни случилось.

— Спасено от чего? Думал ли ты об этом? Ты знаешь, почему мы дрожали — она даже больше, чем я! — когда ты объявил нам о своем желании вступить в Храм?

— Вы желали бы, чтобы я женился и продолжил наш род. Это вполне естественно!

— Нет. Это было бы эгоизмом, и мы приняли бы твой выбор с легким сердцем, если бы не считали, что ты, став членом Ордена, движешься к неизбежной гибели! Впрочем, как и сам Храм!

Оливье нахмурился, и от крыльев носа по его лицу пролегли глубокие морщины:— Храм обречен на гибель? Да нет же, это невозможно! Его командорства разбросаны по всему западному миру, у него больше рыцарей, чем у самого короля, больше богатств и крепостей!

— Возможно, это и станет причиной его уничтожения. Выслушай же то, о чем мы с матерью никогда тебе не рассказывали...

И Рено рассказал своему сыну о том драматическом эпизоде, который они с Санси пережили у Рогов Хаттина: как он вынужден был передать Истинный Крест Ронселену де Фосу, что тот сделал с ним, анафему отшельника и все последствия этого события. Правда, он умолчал о том, что юной владычице Валькроза пришлось испытать в руках малика из Алеппо.

— Пришло время, — сказал он в заключение, — и Храм был изгнан из Святой земли. Он утерял смысл своего существования, а король, который ныне царит во Франции, обладает неподвижным взглядом, не способен моргать, и веки у него, говорят, никогда не закрываются.

— Почему вы не рассказали мне эту ужасную историю прежде?

— Это повлияло бы на твое решение?

— Нет. Я ни о чем не жалею и готов сражаться до конца за плащ тамплиера, потому что я люблю Храм, я благоговею перед ним...

Он произнес это задумчивым тоном, но настроение его вдруг быстро изменилось, и он коротко спросил:

— Вы рассказывали об этом кому-нибудь еще?

— Брат Клеман узнал об этом незадолго до твоего вступления в Орден. Я хотел... я надеялся, что он отговорит тебя от твоего решения! Естественно, он не стал этого делать. Возможно, он не поверил мне?

— Я бы поклялся, что он вам поверил, если бы имел право клясться. И я даже думаю, что именно в вашем откровении нужно искать главную причину нашей миссии. Ведь ничем иным это объяснить нельзя, разве только желанием унести Ковчег как можно дальше от королевского домена!

— Что он сказал тебе?

— Почти то же самое, о чем я вам рассказывал... и еще вот что: у него нет ни малейшего сомнения, что Филипп Красивый не любит нас. Хотя он допускает, что у короля есть некоторые резоны.

— Он их назвал?

— Да, хотя кое-что известно любому наблюдательному человеку. Отношения между братом Жаком де Моле, нашим Великим магистром, и королем — не самые лучшие, хотя мэтр Жак был крестным отцом принца Людовика, наследника престола. Он же благословил принца, когда тот получил посвящение в рыцари. Наш магистр не перестает проповедовать новый крестовый поход, но он отказал королю и Папе в слиянии с Орденом госпитальеров, которые страстно желали этого... особенно в канун завоевания острова Родос, где они намерены обосноваться.

— Это не такая уж плохая мысль, — робко предположил барон. — Я слышал, что для Кипра довольно затруднительно размещать на своей территории сразу два Ордена.

Оливье взмахом руки отвел этот аргумент и произнес с некоторым презрением:

— Это нас не касается! Их магистр Фульк де Вилларе все более решительно поворачивается к морю и приказывает строить галеры. Быть может, потому, что у Ордена госпитальеров куда меньше богатств, чем у нас? А у нас в Средиземном море уже есть остров Мальорка.

Рено, внимательно следивший за выражением лица сына, нахмурил брови:

— А ты знаешь, что обычные люди более всего ставят в вину Храму? Его гордыню. Похоже, ты тоже не избежал этого греха!

— Мы все таковы, когда речь идет об Ордене, — покраснев, возразил Оливье. — Мы слишком любим Орден и гордимся им. Никому из нас не понравилось бы слияние с госпитальерами.

— Не мое дело судить об этом, но если только это разделяет вашего Великого магистра с королем, большого значения это не имеет...

— Нет. Все не совсем так. Когда брат Жак в последний раз приехал во Францию, он узнал, что парижский казначей Ордена брат Жан де Тур согласился дать Филиппу IV крупный денежный заем. Но он не имел права на подобный поступок. Поэтому королю пришлось вернуть долг.

— Я думал, что именно у вас хранится королевская казна...

— Разумеется, но король ведет такую политику, что ему требуется все больше и больше денег, а мы не обязаны субсидировать его. Кроме того, в прошлом году мы спасли ему жизнь. Он часто портит монету, и, когда он прогуливался по Парижу, что вошло у него в привычку, против него вдруг вспыхнул мятеж. Возможно, его бы даже убили, если бы Храм не открыл ему двери своего дома. Он провел у нас два дня... словно кабан, затравленный охотниками.