— Значит, он реформатор? — заинтересовалась Шарлотта.

Веспасия взглянула на нее сверху вниз и устало вздохнула.

— Нет, моя дорогая, боюсь, что он всего-навсего политик.

— Вы несправедливы! Это так цинично! — воскликнула Шарлотта.

— Зато соответствует действительности. Я знаю Эдварда довольно давно и знала еще его отца. Тем не менее это превосходный билль, и я всячески его поддерживаю. Мы как раз его обсуждали, когда Томас сюда пришел на прошлой неделе. Я вижу, он об этом не упомянул…

— Нет.

— Судя по всему, эта тема очень его волнует — я чувствовала, что Томасу трудно оставаться вежливым. Он смотрел на мои кружева и на шелка Хестер так, словно носить их — преступление. Наверное, ему приходилось видеть такую нищету, какую нам трудно себе представить. Однако если бы мы не покупали наряды, то как бы смогли швеи заработать свои несколько пенсов? — Веспасия помрачнела, из голоса исчезли нотки юмора. — Правда, Сомерсет Карлайл говорит, что даже если они шьют по восемнадцать часов в сутки, так что начинают кровоточить пальцы, им не заработать на жизнь. Многих из них нужда гонит на панель, где за одну ночь можно получить больше, чем за две недели в потогонном заведении.

— Я знаю, — негромко сказала Шарлотта. — Томас редко об этом говорит, но после его рассказов меня по ночам мучают кошмары: двадцать-тридцать мужчин и женщин в тесной комнате, в подвале, где душно и нет нормальных санитарных условий… Они там работают, едят и спят, а зарабатывают столько, чтобы только не умереть с голода. Это безобразие. Каковы же тогда работные дома, если эти несчастные предпочитают потогонные мастерские? Я чувствую себя виноватой, потому что ничего не делаю — и все же продолжаю ничего не делать!

Веспасия ласково взглянула на Шарлотту, покоренная ее искренностью.

— Что поделаешь, моя дорогая, мы можем так мало. Ведь это не единичный случай, и их даже не сотни — таков порядок вещей. И вы не смогли бы облегчить положение, занимаясь благотворительностью, даже если у вас были бы средства. Тут нужен закон. А чтобы инициировать законы, надо быть членом парламента. Вот почему нам нужны такие люди, как Эдвард Сент-Джермин.

Какое-то время они сидели молча, и наконец Шарлотта вернулась к тому, ради чего пришла.

— Но все это не дает ответа, почему лорда Огастеса вырыли из могилы, не так ли?

Веспасия взяла последнее пирожное.

— Да, ни в малейшей степени. И я не думаю, что остальные обитатели Парка помогут прояснить ситуацию. Сомерсет Карлайл никогда не проявлял по отношению к Огастесу ничего, кроме обычной учтивости, как того требуют хорошие манеры. Он так же, как и Сент-Джермин, слишком занят биллем. Майор Родни и две его сестры весьма склонны к уединению. Это старые девы, которые, несомненно, таковыми и останутся. Они занимаются домашними делами, в основном изысканного толка — например, вышивают или варят бесконечное варенье. А еще делают вино из немыслимых ингредиентов, таких, как пастернак и крапива… Я как-то попробовала, и мне хватило одного раза! Майор Родни теперь, конечно, в отставке. Он коллекционирует бабочек и какие-то мелкие создания, которые ползают на своих многочисленных ножках. Последние двадцать лет он пишет мемуары о Крыме. Я понятия не имела, что там столько всего случилось!

Шарлотта слабо улыбнулась.

— Еще есть один портретист, — продолжила Веспасия, — Годольфин Джонс. Однако он сейчас во Франции, так что вряд ли мог выкопать Огастеса. К тому же я представить себе не могу, с какой стати ему это делать… Остается всего один человек. Это американец по имени Вергилий Смит. Конечно, совершенно невозможная личность. Общество его просто возненавидит, если он наберется наглости, чтобы остаться здесь на следующий сезон. Но, с другой стороны, у него денег куры не клюют. Нажил состояние на чем-то не особенно элегантном, кажется, на скоте, который разводят в тех местах, откуда он родом. А поскольку он очень богат, им трудно не лебезить перед ним. Весьма забавно наблюдать за всем этим. Надеюсь, это несчастное создание не слишком страдает. Вергилий Смит действительно очень добродушен и совсем не важничает, в отличие от многих. Конечно, его манеры и внешность — это какой-то кошмар, но деньги искупают множество грехов.

— А доброта — тем более, — добавила Шарлотта.

— Только не в светском обществе! — возразила Веспасия. — Там ценится лишь притворство, а на истину всем наплевать. Вот одна из причин, по которой необычайно трудно узнать, был ли убит Огастес, а также кто это сделал и почему. И уж совсем невозможно выяснить, волнует ли это кого-нибудь!

Шарлотта ехала домой в экипаже Веспасии, смущаясь и радуясь от того, что ее так балуют. Подытоживая в уме результаты своего визита, она была вынуждена признать, что их практически нет.

А в это время на кладбище при церкви Святой Маргариты двое могильщиков стояли под дождем, делая передышку от тяжелой работы. Они готовили могилу, которая снова должна была принять Огастеса Фицрой-Хэммонда.

— Ну, не знаю, Гарри, — сказал один из них, смахивая каплю с кончика носа. — Я начинаю думать, что смогу прокормиться с одних лишь похорон его светлости. Только мы его туда опустим, как притаскивается какой-то дуралей и снова его выкапывает!

— Да, твоя правда. — Гарри презрительно фыркнул. — Он мне уже снится, разрази меня гром! Только и делаю, что спускаюсь в эту проклятую могилу да вылезаю из нее. Ты бы послушал, что говорит моя Герти! Мол, только тот, кого убили, никак не успокоится, и я тебе скажу, Артур, что, пожалуй, моя старуха права. Думаю, не в последний раз мы копаем эту могилу!

Артур поплевал на руки и снова взялся за лопату. Следующий ее удар пришелся на крышку гроба.

— Вот что я тебе скажу, Гарри: уж я-то это делаю в последний раз! Не хочу иметь ничего общего ни с убийством, ни с убитыми. Я не против похоронить какого-нибудь приличного покойника, который преставился сам. Пожалуйста, закопаю их сколько угодно. Но я терпеть не могу две вещи: во-первых, хоронить младенцев, а во-вторых — тех, кого кокнули. А этого я уже хоронил дважды… И если он не успокоится и на этот раз, то пусть меня даже и не просят — не стану я это делать ни за какие коврижки! С меня хватит. Пусть копы выяснят, кто его прикончил, и тогда, может быть, он успокоится — вот что я тебе скажу.

— Я тоже, — горячо согласился с ним Гарри. — Я терпеливый человек, видит Бог, что это так. При нашем ремесле приходится часто видеть смерть, и начинаешь разуметь, что важно, а что нет. Все мы в конце концов там будем, а кое-кому, кто забывает об этом, лучше бы помнить. Но и мое терпение кончилось — хватит с меня убитых. Я с тобой согласен, в следующий раз пусть копы сами его и хоронят. Тогда будут получше работать.

Они счистили землю с крышки гроба и вылезли из ямы, чтобы взять веревки.

— Наверное, они захотят, чтобы эту штуку вычистили и на нее не тошно было смотреть? — с явным отвращением произнес Артур. — Да еще снова закажут для него службу, как пить дать. Должно быть, им самим осточертело отдавать ему последний долг.