Солнце еще не вставало. Было свежо. На траве лежала холодная роса. Около сарая два хлопца выбрасывали лопатами землю из глубокой ямы. Еще один хлопец, почти подросток, в длинном тулупе, прохаживался у ворот.

— Что, не было машины? — спросил Сергей Николаевич.

— Легковой?

— Да.

— Из района?

— Да.

Хлопец не спеша вытер платком нос:

— Не було.

В сарае сонно закричал петух. Всполошились на насестах куры. Светало…

"Что делать? Вдруг не придет?" — мелькнуло в голове у Сергея Николаевича. Он с горькой досадой подумал о потерянном времени. Нужно было расспросить дорогу и еще вчера вечером пуститься в путь. Хлопец как будто угадал его мысли. Он высвободил из мохнатого воротника натертый докрасна подбородок, прищурил светлые глаза и пошевелил губами.

— А до якого вам места?

— До поворота, где река под горой, знаешь?

— Чего ж не знаю! Километров двадцать по шоссе. Пешком далеко…

Сергей Николаевич вошел в хату. Было еще слишком рано, чтобы снова звонить в райком. Он приподнял темную занавеску и стал смотреть во двор. Бездействие доводило его до отчаяния. В углу мирно тикали ходики. Стрелки медленно ползли к четырем часам. Хозяева спали.

Сергей Николаевич взял свой рюкзак и в нерешительности пошел к дверям.

Но Мирон Дмитриевич вдруг поднял с подушки нечесаную голову, провел ладонью по заспанному лицу и прислушался:

— А ну, подождите!

С дороги донесся тихий шелест и негромкий гудок.

— Эге! За вами!

Сергей Николаевич бросился к воротам.

Машина была легковая. Шофер, открыв дверь, окликнул:

— Кто тут будет товарищ учитель?

На ходу застегивая френч, выскочил Мирон Дмитриевич. Сергей Николаевич крепко пожал ему руку:

— Спасибо, Мирон Дмитриевич!

— Добрый ты хлопец, а горячий, — с улыбкой сказал ему директор.

Они обнялись.

Хлопцы окружили шофера:

— Ну, яки там новости?

Шофер был хмурый, невыспавшийся.

— Погано. Сильно напирает фашист, — хрипло сказал он.

Люди, встревоженные его сообщением, ближе придвинулись к машине.

Сергей Николаевич тронул шофера за плечо:

— Поехали, поехали, товарищ! К большому лесу. По шоссе.

Машина загудела, попятилась назад и, вырвавшись на лесную дорогу, помчалась, мягко подпрыгивая на ухабах.

Мазин вытер губы и повторил:

— Война!

Ребята, тесно сдвинувшись вокруг, молча и тревожно смотрели то на него, то на Митю. Митя, ошеломленный неожиданным известием, старался сохранить спокойствие; он неестественно улыбнулся, пожал плечами.

Мазин, прерываемый взволнованным Петькой, начал рассказывать:

— Мы вышли на шоссе, а тут — скот гонят, люди идут…

— Неожиданное нападение! — перебивая его, кричал Петька.

Ребята забрасывали их вопросами:

— А что говорят? Где сражение? Зачем скот гонят?

Девочки прижимались друг к дружке, смотрели широко открытыми глазами на Митю:

— Что же это, Митя? Война? Настоящая война?

Митя поднял руку. Он чувствовал, что надо успокоить ребят, что-то сказать им, но про себя он уже спешно решал вопрос, что делать: ждать учителя или двигаться к нему навстречу?

— Ребята! Война, конечно, является неожиданностью не только для нас, но и для всей нашей страны — Митя остановился, посмотрел на серьезные лица ребят. — Но у нас, у советских людей, у коммунистов, комсомольцев и пионеров, есть такое отличительное свойство: перестраиваться на ходу. Мы не теряемся ни при каких обстоятельствах. А потому наше дело: спокойно, стойко, как подобает пионерам, принять это известие и срочно перестроиться на военный лад… Трубачев, ты остаешься командиром отряда!.. — Митя посмотрел на мирную полянку, на дымящуюся на костре картошку. — Сей — час лагерь снимется с места и походным порядком выйдет на шоссе. Вареную картошку разделить — съедим на ходу. Консервы, мешки с мукой, лишнюю посуду и лишние тяжести сложить в яму и замаскировать. Уладится дело — заберем. Каждый идет налегке — понятно?

— Понятно! — серьезно ответили ребята.

Митя взглянул на часы:

— Полчаса на сборы.

На поляне закипела работа.

Снимали и связывали палатки, складывали в незаконченную землянку консервы, чугунки, удочки. Мазин и Русаков занимались маскировкой. Они искусно выложили дерном и забросали валежником яму. Синицына с Зориной раздавали горячую картошку. Кто-то из ребят потребовал соли. Синицына возмутилась:

— Какая соль еще? Война, а он "соли"!

Трубачев о чем-то советовался с Одинцовым. Через полчаса все было готово. Стоя посередине полянки с легкой ношей за спиной, ребята с сожалением поглядывали на изумрудную зелень, на затухший костер, на черные ямки в том месте, где так уютно стояли их палатки. Было странно, что они должны уходить отсюда потому, что на их землю пришел враг. Было непонятно и тревожно слово "война", знакомое ребятам только по книгам и рассказам.

— Нам не страшно… Нам только самую чуточку страшно, — сознавались шепотком девочки.

Ребята были настроены воинственно. У них появились толстые палки с острыми концами. Два кухонных ножа бесследно исчезли под чьими-то куртками.

— Готово? — спросил Митя.

— Готово!

— "Если завтра война, если враг нападет…" — решительно запел Трубачев.

— "Если темная сила нагрянет…" — звонко подхватили голоса ребят.

Они шли, крепко ступая по земле, презирая колючки и крапиву, ломая на своем пути сухие ветки. Шли с песней, как идут бойцы.

Когда первый боевой пыл улегся, стали решать, как быть, если Сергей Николаевич запоздает. Посыпались и другие вопросы. Ребята забеспокоились о родителях — что они думают? Мамы уже, верно, плачут. Надо послать телеграмму, успокоить их. И вообще, что будет дальше? И как это так все неожиданно случилось?

Над головой сквозь темную зелень розовело небо, трава была еще мокрая, но в воздухе уже не чувствовалось ночной свежести.

— А вдруг мы этих самых фашистов встретим? — тревожно оглядываясь, спросила Надя Глушкова.

— Встретим — так будем драться! — крикнул Трубачев, с силой сбивая палкой молодые кусты.

— Трубачев, отставить! — прикрикнул Митя. — Во-первых, мы их не встретим, во-вторых, таких вояк никому не нужно, а в-третьих, наша прямая обязанность — возможно скорей убраться восвояси, чтобы не затруднить собой взрослых.