– Скажи-ка, ключи от квартиры у тебя?

Я кивнул, а они повернули за угол и поставили гроб на козлы. С сигарой во рту, дедушка Юп пыхтел так сильно, что с нее слетал пепел. Однако он подмигнул мне, согнул указательный палец и постучал по покрытому лаком дереву:

– Приветствую вас. Позвольте войти?

Потом он отвернул медные барашковые винты и огляделся вокруг, куда бы их положить. В конце концов он сунул их мне. Так же поступил и отец, откручивавший винты с другой стороны. Они осторожно сняли крышку и прислонили ее к стене. Пара гвоздичек упала вниз.

Покойник, худенький пожилой человек, сместился под стеганым покрывалом с орнаментом немного к стенке гроба, дедушка Юп склонился над ним, подсунул руки ему под плечи и выправил положение тела. Потом отступил на шаг, посмотрел на свою работу и издал сердитый, недовольный звук. Он положил сигару на дверную ручку, подхватил его еще раз и подтащил немного повыше на подушку, захрустевшую под наволочкой серебристо-жемчужного цвета, как будто та была набита соломой или древесной стружкой. Теперь голова с впавшими висками и красивым выпуклым лбом возвышалась над краем гроба и дырок ноздрей больше не было видно.

Кожа лица воскового цвета, а руки, которые отец сложил ему на груди – пальцы скрещены друг с другом, – показались мне прозрачными, как разбавленное водой молоко. У него было два обручальных кольца на пальце, и дедушка Юп слегка толкнул меня:

– Ты погляди. Уже за восемьдесят, а все никак угомониться не может. Норовит еще что-нибудь отмочить.

Он показал на чуть приоткрывшийся левый глаз. Было видно даже радужную оболочку, серый, немного желтоватый белок. Отец дотронулся мизинцем до века и закрыл его. Когда он убрал руку, на коже на мгновение остался след его перчатки. Но глаз открылся снова, даже еще шире. Радужная оболочка была не серой, а голубой. Дедушка Юп покачал головой.

– Не-е, Вальтер. Так не получится.

Он порылся в карманах своего халата и выложил на покрывало расческу, ножницы для ногтей, губную помаду и баночку пудры Lancоme. У моей матери была точно такая же. А еще он достал два хлопчатобумажных тампона и крошечный тюбик, тут же скрывшийся в его толстых пальцах. Отец приподнял верхнее веко покойного, а на нижнее дедушка Юп капнул какой-то жидкости. Ее запах показался мне знакомым. Я подошел к гробу.

– Что это такое?

Дедушка Юп уже закрыл тюбик.

– Это? Понятия не имею. Думаю, что-то от конъюнктивита.

Отец прижал веки и немного попридержал их большим пальцем. При этом он смотрел на часы.

Из расчески на покрывале торчали волосы разного цвета.

Дедушка Юп вышел в проход, открыл железную дверь и огляделся. Среди могил никого не было. Он нагнулся, сорвал несколько веток самшита и положил их на покрывало.

– Немного петрушки не помешает. И в счет можно будет поставить.

Глаз больше не открывался, и мы отошли. У покойника был довольный вид. Казалось, он даже немного ухмыляется, и я неожиданно перекрестился. За спиной раздался хлопок перчаток, отец стягивал их с пальцев.

Дедушка Юп уже снял с ручного тормоза.

– Ну так, а теперь мы заработали отличный айсбайн[16].

Он выехал с кладбища. Афишу в витрине уже поменяли на Геркулеса и диких амазонок, а он довез нас до центра и остановился у автобусной остановки. Потрепал меня по волосам.

– Окончательно рассчитаемся в следующий раз, Вальтер. Сейчас я практически на мели. Если вдруг вздумаешь отправить мальчишку к парикмахеру, пусть тоже будет за мой счет.

Он дал отцу двадцать марок, мы вышли из машины и посмотрели ему вслед. Он повернул сначала в сторону благотворительного фонда пожертвований, а потом снова проехал мимо нас уже по другой стороне четырехполосной дороги. Зажатой в пальцах сигарой он помахал нам из открытого окна.

В автобусе почти никого не было. Помимо нас еще только пожилая дама. Она держала на коленях сумку из искусственной кожи, из сумки раздавалось пронзительное мяуканье. Потом она расстегнула молнию и успокаивающим тоном пошептала что-то вовнутрь. Отец опять задремал. Когда за крытым бассейном автобус сделал резкий поворот, он завалился на меня, и так и остался до конца поездки. Хоть он был тяжелый, я не шевелился. Но перед конечной остановкой я его разбудил.

Машин на нашей улице было немного, и все владельцы были заняты тем, что мыли их. Женщины взбивали пену, дети подносили воду, а мужчины полировали их потом замшевой тряпочкой. Перед домом я порылся в карманах и застыл от ужаса, огляделся вокруг. Отец насторожился.

– Что такое? Потерял ключи? Этого еще не хватало.

– Нет, нет. Я думал…

– Ну, тогда открывай!

Я вытащил из-за пояса связку ключей. На ней был резиновый брелок, фигурка кота Карло из диснеевского мультфильма.

Перепрыгивая через две ступеньки и не снимая ботинок, я вбежал в детскую. Кроватка Софи не была застелена. Когда я выдвигал в шкафу свой ящик и приподнимал белье, рука слегка дрожала. Я засунул кулак поглубже и непроизвольно закрыл глаза, словно не хотел слышать тихих ударов четырех барашковых винтов о дерево.

На следующий день я пришел в ризницу слишком поздно. Вся детская одежда была уже роздана, и господин Заале, церковный служка, дал мне кое-что из предметов церковного облачения для взрослых и резинку, чтоб подпоясаться. Ее надо было обернуть вокруг живота и потом выпустить поверх часть красной рясы, которая была слишком длинна для меня. Ряса над резинкой нависала в три слоя, а сверх того на меня еще надели хитон из кружев. Я начал потеть задолго до начала торжественной мессы. Все остальные министранты сидели на длинной скамье и играли в карты.

Пастор Штюрвальд посмотрел на меня. Он хромал, вернее косолапил. Одна его нога была упрятана в специальный черный ботинок. А во время уроков религии он иногда бил нас. Мы прозвали его «бульдог». Он вытянул палец.

– Читать умеешь?

Мантия кремового цвета и широкая лента из серебряной парчи. А стекла очков тем не менее грязные, даже видны следы от пальцев и прилипшая перхоть.

Над шкафом висело объявление: всем министрантам явиться в ризницу самое позднее за десять минут до начала мессы. Шепот и шушуканье вокруг стихли.

– Извините, я проспал. Мама уехала, а будильник…

Он махнул рукой.

– Это меня не интересует.

Он раскрыл книгу в кожаном переплете, очень большую, и подвинул ее ко мне. Ткнул желтым пальцем в страницу:

– Читай это место. Громко вслух.

Текст был написан готическим шрифтом. Разрисованная буквица в начале главы сильно выпирала, я почувствовал под пальцами орнамент – гирлянды из листьев и маленькие птички вокруг.