И только очень внимательно всмотревшись, можно обнаружить в самом низу валуна, там, где буро-зеленый лишай сливается с зелено-бурым ковром палых листьев, микроскопическое, едва заметное клеймо: «HAMELEO. Made in League».

Вот так-то. Ни больше ни меньше.

В принципе, Лигу мало кто уважает. Не за что ее уважать. Сытые, вечно полусонные суслики-однодневки жируют на проценты с прадедовского капитала, не желая замечать, что капитал понемногу истаивает. Они любят читать нотации всем подряд, они велеречивы, занудливы и напыщенны, но, в сущности, Лига, вопреки всякой логике, еще существует лишь потому, что Поднебесной она совершенно неинтересна, а Халифат и Федерация, имея определенный опыт, стараются не слишком сильно нарушать status quo.

На месте умников, придумывающих штуки вроде «Хамелео», я давно бросил бы их тусклое, однообразно благополучное болото. Мир велик; даже хмурые халифатские шейхи умеют ценить мозги вплоть

до предоставления владельцам таковых права распивать спиртное в общественных местах. Умники, однако, рассуждают иначе; из Лиги не эмигрируют, во всяком случае, я о таком не слыхал. Вполне возможно, что прав Маэстро, и суслик, даже самый башковитый, все равно остается сусликом и ничем больше…

Я приложил ладонь к полукруглой вмятине и ощутил слабенький укол.

Включился ужастик.

Мера, конечно, жесткая, ибо всякий туземец, испытавший воздействие поля, рискует поехать мозгами до конца жизни, но и неизбежная. Поскольку рано или поздно информацию о Брдокве придется огласить, и, когда это случится, державы-конкуренты неизбежно попробуют оспорить законность прав Федерации, а свежие сплетни о свалившемся с неба валуне — крайне лакомая кость для экспертов.

Ну, поехали!

На браслете загорается тускло-желтая искорка. По мере приближения к искомой точке она будет разгораться ярче и ярче, понемногу наливаясь багрянцем, — совсем как в детстве: холодно, теплее, еще теплее, совсем тепло… жарко! — а в непосредственной близости от объекта в запястье начнет покалывать.

Но пока что искра совсем никакая, словно опивки вчерашней заварки…

Старое правило: если не знаешь куда — иди прямо.

Тем более что разницы никакой со всех сторон одни и те же деревья, густющий кустарник, трава в пояс, кое-где бурелом. Пройду с полкилометра, если браслет не оживет — сверну вправо. Или влево. Пеленговать всегда лучше вкруговую.

А здесь хорошо!

Как всякий уважающий себя отец, я вывозил своих девчонок на каникулы в ручные, воспитанные лесопарки Лиги. Там светло и просторно, там вкусно пахнет смолой и невозможно заблудиться. Мне там было скучно.

По долгу службы заносило меня в дикую сельву юга Поднебесной и волглые джунгли Халифата. Там не соскучишься, но тамошний воздух отравлен ненавистью.

А этот лес — такой, какими, наверное, были бы леса Федерации, доживи они до нашего времени. Тут сказочно, даже с перебором, как на лубке: запахи и шорохи, свист и гомон, внимательные, цепкие, оценивающие взгляды, устремленные на пришельца из-за кустов, из-под травы, из переплетения ветвей в высоких кронах…

Я иду по заросшей, уже почти незаметной тропинке, изредка раздвигая преградившие дорогу кусты, и все ярче, все жарче, все увереннее разгорается искорка-проводник; сейчас она густо-розовая, с алым заревым отсветом.

Прохладно.

Теплее.

Еще теплее.

Речка.

Вернее, ручей, хотя и довольно широкий.

Время от времени — запруды; зверьки, похожие на мультипликационных бобров, высунувшись из-за поваленных стволов, встречают меня настороженно-любопытными взглядами остреньких выпуклых глазок, но вовсе не собираются нырять.

Не умеют бояться.

Глушь.

Ручей чуть слышно звенит.

Очень чистая вода, прозрачная, как на совесть протертое стекло, быстрая и почти бесшумная; совершенно четко видны тоненькие нити водорослей, мелькающие серебристые тени рыб, время от времени — россыпи камней на дне.

Камни некрупные и гладкие, самых разных оттенков серого, зеленого и голубого; очень редко попадаются и полосатые; еще реже — в крапинку; в лучах розоватого солнца камни сияют и взблескивают, выстреливая снопиками отсверков.

Когда-то моя Старшая собирала разноцветные камушки, но сейчас у нее другие увлечения; все давно передано в пользование Младшей, которая сперва была в восторге, ибо давно зарилась, но, заполучив заветные ящички, умозаключила, что раз сестре не нужно, значит, и ей проку нет, после чего коллекция быстро разошлась по подружкам.

Спите спокойно, веселые камушки Брдоквы, я пройду мимо, не тревожа вашу игру.

Мне ни к чему; мои дочери уже совсем взрослые.

…Искра превратилась в клочок бушующего алого пламени; огненная булавка вонзилась в запястье: тепло.

Стоп.

Приехали.

В этом месте ручей сузился и помельчал, вода сделалась мутнее, с обоих берегов, северного и южного, вползали далеко в отмель шуршащие на ветерке камыши, поскрипывал под ногами крупный серый песок, вымытый потоком прямо в траву.

Очень тепло.

Горячо.

Совсем горячо.

Десяток шагов ниже по течению.

Холоднее.

Шаг в сторону.

Еще холоднее.

Три шага назад.

Теплее.

Еще теплее.

Горячо.

Вернулся на старое место.

Ну и?..

Среди перепутанных камышей гнусавым баритоном возопило нечто. В воздух, хлопая перепончатыми крыльями, вознеслась странного вида птица — то ли мелкий голубь, то ли крупный воробей. Но цвета фламинго. И шея такая же.

Я проводил ее взглядом.

Фауна, однако…

Жарко!

Вот она, та самая точка. Объект обязан быть здесь: крохотный костер на запястье полыхает вовсю.

Начинает стучать в висках, сперва тихонько, но с каждой секундой все сильнее, все громче. Встряхиваю головой. Иногда это помогает. Но не сейчас. Стук нарастает, наливается медью, отдается в затылке вязким, тяжелым рокотом меди.

Бом!..

Бом-м!..

Бомммм!..

Такое подчас бывает с каждым: положишь некую нужную, но не всегда вещь на конкретное, для нее одной определенное место, так, чтобы уж точно не спутать и не забыть, а потом, когда придет нужда, глянешь — и нет ее. И стоишь тогда идиот идиотом, тупо почесывая в затылке: ну где же оно, где?., ведь точно помнится, наверняка: тут она была, родимая, тут — и нигде больше!., вот еще вчера вечером видел ее, проклятую!.. и не вечером даже, а нынче утром, вот только что, пять минут назад, когда шел чистить зубы, — видел же ее, видел!.. так где же?!