Недооценивают и роль кризисов в становлении человека, тех переломных моментов развития, которые определяют дальнейшую траекторию пути. Чтобы разобраться с ними, попробуем еще раз рассмотреть все возрастные периоды, которые проживали, когда взрослели, и которые еще и еще раз проходим вместе с нашими детьми, но теперь уже акцентируя внимание на кризисных этапах.

Возможно ли беспроблемное развитие человеческой индивидуальности, когда ребенок спокойно переходит с одной возрастной ступеньки на другую и в памяти родителей его взросление запечатлевается в виде равномерного поступательного движения, не требующего ни от самого растущего человека, ни от его близких бессонных ночей, мучительных раздумий, мгновенных переходов от отчаяния к восторгу?

Воспоминания о бескризисном развитии, даже если они у кого-то есть, – не более чем иллюзия. Если кому-нибудь из читателей собственное далекое детство кажется некоей изначальной гармонией, исходным равновесием с миром, тем золотым веком, тоска по которому будет неизбежным лейтмотивом до самой смерти, он не кривит душой. Просто читатель принимает за реальность редакторскую работу собственной памяти.

Каково же ребенку в детстве на самом деле? Может ли происходить развитие человеческой индивидуальности без взаимного непонимания с родителями и сверстниками, без обид, ссор, ошибок и разочарований?

Проследим фрагментарно индивидуальную историю внутренних противоречий как активаторов, стимуляторов психического развития. Рассмотрим первые ступени конфликтности личности: Я и мир, Я и взрослые, Я и сверстники, Я и Я.

Едва появившись на свет, ребенок оказывается в далеко не однозначном мире. Нет пока мотивов, ценностей, интересов, зато есть ощущения, в которых нелегко разобраться. Одновременно хочется и есть, и спать, и достать привлекательную игрушку, и оказаться на руках у матери.

Переход от младенческого возраста к раннему знаменуется кризисом первого года жизни. Неожиданно появляется непослушание, капризы, иногда возвращение к более детским, примитивным реакциям. Почему? Малыш демонстрирует негативизм из-за действительного или мнимого взаимонепонимания с близким взрослым в той мере, в какой он это непонимание переживает.

Конечно, годовалый ребенок не осознает причин своего беспокойного поведения. Однако ему недостаточно эмоционально непосредственного общения с близким человеком. Теперь требуется, чтобы взрослый его понимал, но путей для достижения понимания мало. «А речь?» – скажет читатель. Да, это основное средство установления контактов, но вспомним, какова она, когда малышу только год. Одним и тем же односложным «прасловом» ребенок называет и лампу, когда она загорается, и солнечный луч на стене, и музыку, и многое другое. Поэтому, когда он требовательно и капризно повторяет свое эмоционально выразительное, но непонятное заклинание, а мать не может сразу угадать, чего же он хочет, негодование оказывается вполне уместной реакцией. Ребенок просит, повторяет, настаивает, обижается, злится, а взрослому остается лишь перебирать варианты и уповать на собственную интуицию.

Раннее детство завершается кризисом двух-трех лет. В чем он выражается? Прежде спокойный и послушный ребенок, который с удовольствием слушал сказки, пытался заслужить поощрение родителей, вдруг становится непонятным и упрямым. Он отказывается даже от того, что ему всегда нравилось. Похоже, что теперь главное – проявить непослушание, пусть даже в ущерб собственным интересам.

Например, Богдан всегда с удовольствием ходил в гости, а в воскресенье утром, услышав, что родители собираются проведать бабушку, забастовал. С ним решили не спорить, уступили, но малыш почему-то не успокоился, а расплакался. Ведь к бабушке-то на самом деле хотелось! В другой раз попробовали настоять на своем – тоже расплакался, повторяя: «Не хочу, не пойду, идите без меня!»

В семье, где взрослые сумеют изменить курс, примут требования детской самостоятельности, ребенок выйдет из кризиса обогащенным – он будет по-новому сравнивать себя с другими людьми, испытает удовлетворение от нового головокружительного чувства – «Я сам!». Если реакции взрослых сосредоточатся на том, чтобы «сломать» детское упрямство, силовыми приемами прекратить капризы раз и навсегда, у ребенка возникнут приемы психологической защиты. Малыш научится скрывать свои чувства, сумеет как бы притуплять переживания по поводу отрицательных оценок старших, перестанет «слышать» замечания и укоры. Вместо открытости миру, смелости в его освоении начнет нарастать панцирь, защитная оболочка, неизбежно проявляющаяся в невротических симптомах.

Школьное детство начинается с критического периода, который называют кризисом шести-семи лет. Родители обращают внимание на утрату привычной для дошкольника простоты и непосредственности. Пятилетняя дочь если радовалась, то забыв обо всем на свете, если обижалась, то тоже без оглядки. К семи годам она как будто открыла для себя собственные эмоции. Теперь, когда сердится, одновременно изучает себя, иногда даже в зеркало пытается в это время заглянуть, в голос вслушивается. Даже не верится, что она по-настоящему переживает, потому что в поведении появляется какая-то натянутость, фальшь. Не об этом ли пишет Марина Цветаева: «Так дети, вплакиваясь в плач, вшептываются в шепот»?