– Знаешь, я тоже по тебе скучал, – вдруг с таким чувством произносит Дима, что пузырек с ядом в моей груди вдруг резко мельчает. Потому что получается… Убедительно.

Блин, а я уже и забыла, что он так умеет…

Так, что моя внутренняя волчица вдруг понимала, что глупо скалить зубы на луну. Но можно успокоиться. Расслабиться. Выпустить на волю подлинное – скопившийся вой измученной души. И в ответ тебе обязательно ободряюще ткнется в шею чуткий влажный нос…

– Ладно, – голос чуть проседает от набежавших эмоций, – извини, разворчалась тут. Глупо вышло.

– То есть мне можно оставить шарф себе? – тут же оживляется наглая морда и даже тянет клешни.

– Эй, ну не перебарщивай, – я уклоняюсь, но…

Как-то вдруг оказываюсь заключенной в крепкие объятия. И… Блин.

Сколько раз я еще так попадусь за эту встречу?

И ничего за пределами его рук не остается. Только тишина и прошлое. Пережитое.

Или все-таки нет?

В глазах дерет, в груди что-то потрескивает голосом свежего льда. Мои ладони скользят по теплой ткани его пиджака. Когда-то я находила эту спину очень надежной. И крепкой. И любила опираться на неё во время работы над дипломом. А Димка трындел, что ему неудобно, бесит, и вообще ему надо работать, но все равно неизменно припирался на широкий диван, где я сидела с ноутбуком.

А этот дурацкий шарф мешает сейчас, его хочется бросить, но до кровати далеко, а на пол – все-таки жалко… Но мешает ведь…

– Прости меня, Гель, – почему-то очень тихо произносит Дима, и мне становится ужасно стыдно. Потому что у него мысли вот такие, а у меня – о шарфе. Чтоб его моль сожрала!

– Да не за что… – откликаюсь неуклюже.

– Да есть за что, – в тоне Димы слышится откровенное сожаление, – много-много за что. И ты не обо всем знаешь. И в этом я тоже виноват.

– Это ты о чем? – я не сразу созреваю на вопрос. Да и созреваю-то потому, что повисшее между нами молчание начинает першить в горле.

Да. Это нужный вопрос. Вопрос, который определенно заставляет Диму подтянуться, напрячься, сосредоточиться. Ну, и отпустить меня все-таки.

Собираюсь и я, внимательно рассматриваю бывшего жениха.

А он кусает щеку, оглядывает меня то так, то этак, все никак не может сформулировать.

– Еще пару секунд помолчишь, и я сочиню себе какую-нибудь страшилку, – предупреждаю, – что на тебя охотились бандиты, и ты меня бросил, чтобы где-нибудь зашкериться, и жил все это время в Нижневартовске, а на моем шарфе спал. И грезил моментом как ко мне вернешься.

– Боже, ты что, ясновидящая? – Дима в ужасе округляет глаза, но по напряженным бровям я понимаю – он все еще думает. Все еще сомневается, стоит ли говорить. И лучше помолчать, чтобы его не спугнуть, потому что он ведь и вправду может передумать. Если решит, что я не готова к его откровениям или, может быть, они все-таки просрочены. А я уже, честно говоря, заинтригована более чем могла бы быть.

Потому что, кажется, он и вправду пришел не просто так…

– Скажи, ты часто отдыхаешь в конном клубе “Артемис”?

Разговор начинается с самой неожиданной стороны. Мне даже требуется несколько секунд, чтобы его переварить.

– Ну, сейчас – нечасто. Сейчас – вообще не отдыхаю.

Я успеваю отчетливо заметить, как светлеет Димино лицо, и в лучших своих традициях все порчу.

– Я там сейчас работаю, Дим.

– Твою мать!

Это у него выходит экспрессивненько. И даже чуть-чуть обидно. Правда я все-таки соображаю, что на счет моей мамы это ругательство можно не записывать.

На лице Димы в эту секунду – густая пасмурность. Будто черные тучи сошлись в одной точке пространства и замерли, размышляя.

Размышляя.

– Ты так глубоко задумался, как будто хочешь предложить мне сменить работу, – брякаю наобум и только по тому, как резко вздрагивает Дима, понимаю, что интуицию все-таки не перебьешь ни гормонами, ни депрессивными метаниями.

– Что, правда?

– Я не могу, – гримаса Димы выглядит болезненной, – у меня весь штат укомплектован. И мой администратор… Она в теме. Я не могу её сейчас тобой заменить. Особенно с учетом твоего декрета.

– Ты понимаешь, что твой виноватый тон выглядит странно? Ты ведь мне ничего не обещал, да и я вроде как не собиралась менять работу…

– Ты не понимаешь, – Дима снова кривится, – ты ведь ничего не знаешь.

– Так, может, просветишь?

Еще чуть-чуть – и я потеряю терпение. И выгоню его нафиг, раз он никак не может разродиться! Ну сколько можно-то?

– Ладно, – наконец решается он, – надеюсь, я тебя не напугаю. Потому что… Не хочу, чтобы ты нервничала лишний раз. Я, может быть… Я, может быть, накручиваю. В конце концов, три года прошло. И… Люди меняются…

Кажется, он сам себя уговаривает. А я – стараюсь излучать терпение, хотя внутренне уже думаю, что идея придушить Берга шарфиком была не так уж и плоха…

– Я был в Артемисе сегодня утром, – отрывисто произносит Дима, глядя на меня в упор, – видел там твою фотку.

– И?…

– И свою бывшую я там тоже видел.

Какие там пять стадий принятия неизбежного? Отрицание, гнев, потом торг, понимание и смирение?

Моей первой реакцией становится ступор. Я серьезно зависаю, пытаясь осознать причины и следствия, и… Честно говоря… Терплю в этом сокрушительное поражение.

– Дим… – вздыхаю, пытаясь не смеяться, – ты вроде всегда был практичным парнем. Неужто ты всерьез пришел просить прощения за то, что у тебя после меня кто-то был? Это настолько глупо, что…

Совсем на него непохоже.

Поэтому я затыкаюсь на полуслове, глядя как Дима проводит ладонью по лбу. Лучше дам ему выговориться, что ли.

– Она не была моей бывшей после тебя, – наконец созревает он, – она была бывшей до тебя.

Еще круче. Он что, переживает, что не достался мне девственником? Хотел сохранить целомудренность для единственной и не смог, а теперь решил покаяться?

Господи, Энджи, какой все-таки бред кипит в твоей голове.

– Честно говоря, несколько раз у нас с ней было и во время того, как мы с тобой встречались, – Берг виновато морщит нос.

– То есть ты мне изменял тогда? – откровение куда более болезненное, чем все сказанное ранее, но все-таки срок годности у этих обвинений уже истек. Пофиг. Почти что.

– Знаешь, если я начну сейчас оправдываться – это будет ужасно тупо, – Берг коротко вздыхает, – и если взрослый мужик начнет рассказывать, что им манипулировали, чтобы с ним переспать… Это такое. Неубедительное.

– Да.

– И все же так было. Странные звонки, странные просьбы. То у неё умирает собака, которую я подарил, и ей очень грустно, не мог бы я приехать и побыть с ней рядом. То мать выгоняет её из дома и ей негде жить и она неделю кантуется у меня, потому что больше негде, никто ей кроме меня не поможет. И за эту неделю она дважды влезает в мою постель, потому что ей страшно, и она чувствует себя ужасно одиноко. Нет, не смотри на меня так. Я знаю, что мудак, эта история не про это.