Рэндалл протянул к ней руку. Джессика внушала себе, что станет протестовать, отбиваться, сопротивляться собственной безумной одержимости. Но едва он сомкнул объятия, она тут же растаяла, затрепетала от мучительного до боли желания, судорожно вцепилась в махровое полотенце, дернула его на себя, стремясь прильнуть к обнаженному телу Рэндалла.

— Нет, ты ничуть не изменилась, — услышала она словно со стороны. — Ты по-прежнему проделываешь со мною такое, что ни одной женщине не следует проделывать с мужчиной. А ведь у тебя их перебывало множество, верно, Джесс?

Она всем своим существом ощущала и его ярость, и его желание. И это желание служило ей надежной защитой от гнева Рэндалла, словно стеной отгородив от всего враждебного и недоброго. Жадные, нетерпеливые пальцы касались ее кожи, и с каждым прикосновением ответная страсть в ее душе разгоралась все жарче, под стать лесному пожару.

— О, Рэндалл… — еле слышно прошептала она, уткнувшись лицом в его плечо, жадно вдыхая пьянящий запах разгоряченного мужского тела, наслаждаясь солоноватым привкусом кожи, осыпая поцелуями шею и подбородок и ощущая, как под пальцами напрягаются и перекатываются мускулы. А как будоражило ее легкое покалывание щетины на щеках!..

Джессика провела мизинцем по его губам, затем самозабвенно приникла к ним, по-прежнему удерживая взгляд Рэндалла.

Удивительно, как действие, столь несложное само по себе, может произвести эффект, настолько взрывоопасный! Рэндалл завладел ее рукой. Миг — и молодая женщина затрепетала всем телом, ощутив под ладонью всю силу его возбуждения. Пальцы жадно сомкнулись на пульсирующей плоти, в то время как перед мысленным взором вновь воскресали памятные картины и образы мгновений необузданной страсти, заставляющие предвкушать неземные восторги. Собственная раскрепощенность отчасти пугала Джессику. Но она уже не владела собой: природа брала свое, не признавая ограничений и запретов.

Некая ее часть — молодая женщина всегда отрицала в себе эту часть, притворяясь, что ее не существует, — ликовала и радовалась наготе Рэндалла и своей близости к ней; более того, принуждала Джессику в свой черед сбросить одежду и всем телом прильнуть к нему — кожа к коже, плоть к плоти… Или еще лучше, подсказывал коварный внутренний голос, заставить Рэндалла раздеть ее…

Все ее существо сотрясала неодолимая дрожь наслаждения, губы нетерпеливо приоткрывались навстречу напористому языку Рэндалла. Джессика запрокинула голову — и вот языки их сплелись в поцелуе, что заключал в себе целый водоворот темных и грозных страстей.

Сближение стало для них оружием в борьбе — борьбе, в которой оба стремились уничтожить и зачеркнуть общее прошлое и подчинить себе друг друга. Но, даже понимая это, Джессика не желала останавливаться. Настоятельная, неодолимая потребность гнала ее вперед, лишая воли и разума, не давая сопротивляться.

А Рэндалл, словно подслушав ее мысли, уже избавлял ее от одежды. Вот он сдернул халат и принялся ласкать нагое тело молодой женщины. Рука его властно легла ей на грудь — и Джессика послушно подалась вперед. Пальцы Рэндалла уже мяли мягкую податливую плоть, ласкали набухшие соски, сводя молодую женщину с ума, заставляя ее льнуть к нему все теснее, все настойчивее.

Она дрожала всем телом, мечтая вновь ощутить его губы на своих припухших сосках, и эти медленные, втягивающие, такие эротические их движения, и легкое покусывание… Словно со стороны Джессика услышала свой стон.

Рэндалл наклонился к ней, и она увидела: глаза его потемнели от страсти. Он пожирал ее нагую грудь взглядом настолько жарким, что под ним вспыхнуло бы сухое дерево. Голова у нее закружилась, а Рэндалл, как ей того и хотелось, приподнял ее над полом, втянул в рот умоляюще приподнятый сосок и принялся медленно и умело ласкать его.

Если наслаждение можно передать в цвете, тогда в моем случае речь идет о радуге, признала Джессика.

Между тем жаркие губы Рэндалла выпустили сосок и прильнули к ложбинке между ними, а затем неспешно двинулись дальше, все ниже и ниже, в то время как язык без устали описывал круги по коже, с каждым новым прикосновением обжигая как огнем…

Наконец ноги молодой женщины вновь коснулись пола — Рэндалл осторожно опустил Джессику, обнял ладонями за талию, встал на колени и продолжил осыпать поцелуями ее живот, не останавливаясь, пока не дошел до атласных трусиков.

Она больно вцепилась пальцами в его плечи, невольно ногтями царапая кожу. Рэндалл мгновение помешкал, а затем резко потянул трусики вниз. Шелковистые завитки волос не могли скрыть, насколько сильно возбуждено ее позабывшее о скромности тело и насколько явно оно стремится это продемонстрировать.

С каждым новым касанием губ, подбирающихся все ближе к ее пульсирующему, разгоряченному лону, сердце Джессики все яростнее билось о ребра. Она разом ослепла и оглохла для всего на свете, кроме своего испепеляющего, сметающего все преграды желания. Не ему ли она пыталась противостоять все эти годы, не его ли яростно отрицала перед самою собой?

Вот почему ни один мужчина так и не сумел заинтересовать ее, вот почему дальше ужина в кафе ее отношения ни с кем не заходили, вот почему ей было так несложно вести жизнь монахини.

— Рэндалл… Рэндалл… Рэндалл…

Джессика с запозданием осознала, что со слезами на глазах произносит его имя вслух, как вдруг умелое, нежное и легкое движение языка внезапно сменилось яростным натиском губ, что разом швырнул обоих в пенный водоворот взаимной страсти.

Молодая женщина вскрикнула, запустила пальцы в русые волосы Рэндалла и не то застонала, не то зарыдала от невыносимого наслаждения.

Он наконец-то оторвался от нее, легко, как перышко, подхватил на руки, отнес на огромную кровать, осторожно уложил и, властно подмяв под себя, вошел в нее. Жаркое ощущение единения с Рэндаллом немедленно перенесло ее в прошлое, в тот мучительно-сладостный час, когда она отдалась ему впервые — так самозабвенно и в то же время целомудренно подарила ему свою девственность.

Вот и сейчас Джессика вручала ему себя — всем своим существом отдавалась нарастающему ритму, что Рэндалл диктовал ее покорной плоти. Она вновь ощутила легкую дрожь чувственного возбуждения, но на сей раз иного — более глубокого, более сильного. Ей хотелось слиться с ним воедино, почувствовать его как некую часть себя самой.

По мере того как желание овладевало Рэндаллом, он дышал все прерывистее и резче. Каждое его движение, каждый натиск связывал их все крепче, пробуждая ответный трепет в самой Джессике. Возбуждение нарастало с каждым мгновением, и вот наконец тело ее содрогнулось в экстазе — секунду спустя после того, как высшей точки наслаждения достиг Рэндалл.

Сердце молодой женщины гулко колотилось в груди, тишину нарушало лишь хриплое дыхание Рэндалла. И неожиданно вместе с осознанием происшедшего Джессику захлестнули стыд и презрение к себе, и на глаза ей навернулись слезы. Нечто подобное, по всей видимости, испытывал и Рэндалл.

Глядя на молодую женщину едва ли не с ненавистью, он спросил: