grants to few Parnassian glories

Menac’d by critic with sour furrowed brow,

Momus or Zoilus or Scotch reviewer:

Ruffle your heckle, grin and growl and vow:

Ill-natured foes you thus will find the fewer.

When foul-mouth’d senseless railers cry thee down,

Reply not: fly, and show the rogues thy stern:

They are not worthy even of a frown:

Good taste or breeding they cannot never learn;

Or let them clamour, turn a callous ear,

As though in dread of some harsh donkey’s bray.

If chid by censor, friendly though severe,

To such explain and turn thee not away.

Thy vein, says he perchance, is all too free;

Thy smutty language suits not learned pen:

Reply, “Good Sir, throughout, the context see;

Thought chastens thought; so prithee judge again.

Besides, although my master’s pen may wander

Through devious paths, by which it ought not stray,

His life is pure, beyond the breath of slander:

So pardon grant; ’tis merely but his way.”

Some rugged ruffian makes a hideous rout —

Brandish thy cudgel, threaten him to baste;

The filthy fungus far from thee cast out;

Such noxios banquets never suit my taste.

Yet, calm and cautious, moderate thy ire,

Be ever courteous should the case allow —

Sweet malt is ever made by gentle fire:

Warm to thy friends, give all a civil bow.

Even censure sometimes teaches to improve,

Slight frosts have often cured too rank a crop;

So, candid blame my spleen shall never move,

For skilful gard’ners wayward branches lop.

Go then, my book, and bear my words in mind;

Guides safe at once, and pleasant them you’ll find.

Памятник Бертону на месте его погребения в кафедральном соборе Крайст-черч в Оксфорде. Раскрашенный бюст писателя увенчан его гербом — три головы борзых;

с боков помещены: справа (от нас) — армиллярия, состоящая из сферических колец (древний астрономический прибор), слева — гороскоп Бертона;

внизу — латинская эпитафия: «Не многим известный, еще менее кому неизвестный, здесь покоится Демокрит Младший, коему жизнь и смерть даровала Меланхолию, почил VII января в лето Господне MDCXXXIX

АВТОР О СУЩНОСТИ МЕЛАНХОЛИИ

Διαλαγικωξ[36]

Брожу ли я в мечтанья погружен,

Не зная, где в них явь, а где лишь сон,

Витаю ль в облаках и замки строю,

Печали нет и в сердце так покойно,

Фантазиями душу услаждаю,

И время незаметно пролетает.

Все радости тогда пустяк в сравненьи с ней —

Сладчайшей Меланхолией моей.

Когда один всю ночь без сна лежу

Проступкам скверным счет своим веду,

И мысли эти так меня снедают,

Печаль и страх так сердце угнетают,

Томлюсь ли я, оцепенев уныло,

И время на часах словно застыло,

Все горести тогда пустяк в сравненьи с ней —

Ужасной Меланхолией моей.

Когда себя спектаклем услаждаю

И в разных обликах себя воображаю,

На берегу ручья иль в зелени лесной

Незрим никем вкушаю я покой,

Отрадою тогда наполнен каждый миг

И мнится, счастья смысл душой постиг.

Тогда все вздор в сравненьи с ней —

И нет любезней Меланхолии моей.

Лежу ли я, сижу ль, один гуляю,

Вздыхаю ли, печалюсь иль стенаю,

В укромной роще иль в давно постылом

Убежище моем, где дни текут уныло,

И недовольства Фурии теснят

Мне сердце бедное и душу бередят,

Все беды кажутся тогда забавой перед ней —

Горчайшей Меланхолией моей.

Подчас я звуков сладостных волну

Ловлю и слышу будто наяву;

Зрю дивные дворцы и города,

И мнится мне — весь мир — он мой тогда:

Красоты редкие и блеск галантных дам —

Все, что так сладостно и драгоценно нам.

Но обольщенья те — пустяк в сравненьи с ней —

Сладчайшей Меланхолией моей.

Подчас я будто вижу наяву

Уродов, демонов и призраков толпу,

Медведей безголовых, упырей —

Плоды причудливой фантазии моей;

Все мечутся, отчаянно стенают,

И душу страх, унынье мне стесняют.

Иные страхи лишь отрада перед ней —

Проклятой Меланхолии моей.

Любовь свою, мне мнится, обнимаю,

Свои ей чувства пылко изъясняю.

О, миг блаженства я тогда вкушаю,

И словно в кущах рая пребываю.

Как сладко мне тогда воображенье

Сулит любви бессмертной упоенье.

Все прочее — тщета в сравненьи с ней —

Сладчайшей Меланхолией моей.

Когда ж любви моей я муки числю:

Ночей бессонных горестные мысли

И пытку ревности, жестокий жребий свой,

И позднее раскаянье, унесшее покой, —

Нет хуже, злее муки, чем любовь, —

Отравлена душа, отравлена вся кровь.

Что беды прочие тогда в сравненьи с ней —

Жестокой Меланхолией моей.

Подите прочь, приятели, друзья,

Я вас бегу, довольно мне себя,

Мне мыслить в одиночестве отрада,

Иных сокровищ мне тогда не надо.

Мне хорошо лишь с мыслями своими,

Наедине мечтаю я остаться с ними,

Все прочее лишь вздор в сравненьи с ней —

Сладчайшей Меланхолией моей.

Ах, в одиночестве лишь вся моя беда —

Я диким, гнусным становлюсь тогда.

Несносны солнца свет, друзья,

Мне мнится в том лишь их вина.

Все меркнет, исчезает вдруг,

Унынье и печаль наводит все вокруг.

Иные горести — лишь блажь в сравненьи с ней —

Жестокой Меланхолией моей.

Я жребием с монархом не сменяюсь

И счастлив им, за мотыльком гоняясь,

Отыщется ль занятье в мире целом

Чтоб предпочесть его подобному уделу?