Болдырев выжидающе смотрел на собеседника.

Конечно же, надо быть наготове, — продолжал англичанин, — отрабатывать систему защиты! Мы это хорошо понимаем.

Болдырев терпеливо ждал продолжения.

Наша охрана тоже ждет нападения, каждый день идут тренировки.

«Чего ему надо?!» — подумал Болдырев, начиная слегка удивляться.

Мы все понимаем, господин посол, все понимаем! Но поймите и нас! Люди находятся на пределе нервного напряжения, наши заборы расположены в двадцати метрах друг от друга.

Было ясно: англичанин чем-то сильно встревожен, но причина оставалась загадкой.

Мне кажется, — вступил в разговор Болдырев, — вам стоит прямо сказать о сути вопроса. Если мы чем-нибудь можем помочь...

Да, можете и очень серьезно! — тут же ответил британский посол. — Нам известно, что советский спецназ интенсивно готовится к бою. Каждый день мы слышим, как ваши бойцы тренируются, и, я не скрою, это нас беспокоит. Их стрелковый тир расположен слишком близко к забору, стрельба идет в течение всего светового дня и даже в сумерки, до позднего вечера. Пока что пули не залетали на нашу территорию, но такое может случиться, и это реально опасно. Господин посол, мы просим вас перенести стрелковый тир от забора в глубь территории!

Болдырев посмотрел на собеседника серьезным понимающим взглядом и коротко, по-деловому ответил:

— Причина вашего беспокойства будет устранена. Если вопрос только в этом, считайте, что он решен!

Англичанин облегченно выдохнул, поблагодарил и отправился к себе через дорогу.

А Болдырев в тот же вечер собрал техсостав посольства и категорически запретил свободному от дежурств персоналу - рабочим, водителям, комендантам играть в домино в зоне отдыха у бассейна.

Приятно было, когда через пару дней британский посол позвонил и еще раз поблагодарил советского коллегу за принятые меры.

Вот какая веселая штука — дипломатическая работа!

В Тегеране, в отличие от провинции, жизнь дипкор- пуса всегда была насыщена массой событий! Еще в конце XIX в. один из царских чиновников, повествуя о ней, сообщал: «Бывало много балов и приемов. Устраивали даже разные спорты: скачки на ишаках, а также бег наперегонки между французом, немцем и русским. При этом француз и немец бежали пешком, а русский скакал на лошади. В основном же играли в карты и нарды, крупно и много».

В провинции таких приключений никогда не случалось, да и зарплата была — копейки! На эти обстоятельства в тот же период жаловался русский генконсул в Исфагане, сообщая о нелегких условиях государевой службы: жара такая, что донесения он пишет, исключительно сидя в бочке с водой.

По сути, с тех пор мало что изменилось. В Исфагане, правда, до исламской революции действовали консульства США и Великобритании (все — шпионы, ни одного «чистого» дипломата), но за пару лет до моего приезда их прикрыли. Поэтому дипломатическая жизнь в этой части страны ограничивалась моим общением с Растерянным и его со мной.

Что же касалось остальных сотрудников, то там тоже все складывалось непросто. Жизненное пространство техперсонала состояло из однокомнатной квартирки и небольшого консульского дворика. Двенадцать человек в течение нескольких лет обречены были общаться здесь только между собой: отпуск им не полагался, письма от родных шли около двух месяцев, наши газеты поступали одновременно с почтой, советское телевидение отсутствовало. Выход в город был ограничен, а нередко вообще запрещен: шут его знает, что может случиться — повсюду лозунги «Смерть СССР!». Туда отправлялись только группой, сообщая дежурному цель, маршрут и время возвращения. Транспорт — собственные ноги, далеко не уйдешь, только за хозмелочами и едой. Впрочем, на остальное денег и не тратили, копили для обустройства жизни в Союзе.

Общение с нашими специалистами на ТЭС и МЗ (там было много народа) для техперсонала генконсульства возможным не представлялось — эти объекты находились за городом.

В числе удовольствий оставались пинг-понг, бильярд и просмотр одних и тех же художественных фильмов в консульском клубе два раза в неделю. Сюда же следует отнести купание в уже известной пожарной яме размером пять на три метра.

Тест на совместимость перед поездкой в Иран эти люди, естественно, не проходили, поэтому в их среде постоянно шел скрытый процесс брожения. Любые мелочи становились причиной обид и неприязни. Кто-то на кого-то не так посмотрел или о ком-то не то сказал и т.п. При этом каждый из них наивно искал покровительства у руководства. Растерянный любил разбирать эти тяжбы, выявлять морально-нравственные проступки среди подчиненных и на этой почве интриговать.

Главными «преступлениями» этого плана в советские времена считались любовные связи и алкоголь. «Кто с кем переспал?» - тема номер один дискуссий любого загранколлектива. Порочащие советского гражданина связи обсуждались со вкусом и подробностями, кулуарно. Публичному же порицанию виновника предавали без указания имен и деталей, так сказать, в общем плане.

Объектом недоказанных обвинений по первому пункту у нас был водитель Витя Журба — молодой, веселый, обаятельный парень. Надо честно признаться, что при виде красивой и даже не очень красивой женщины взгляд у Вити воспламенялся. Но пламенный взгляд еще не есть доказательство совершенного преступления, а поймать

Витю с поличным никто не сумел. Это обстоятельство чрезвычайно раздражало Растерянного, и он мучил беднягу как только мог. Основной темой придирок была собачья шерсть на заднем сиденье консульского мерседеса.

У Растерянного был пес, японский хин — мелкая, волосатая недружелюбная тварь. Он путешествовал всюду вместе с хозяином, сидя на заднем сиденье машины. После каждой поездки Витя выгребал оттуда кучу шерсти, орудуя щеткой и мокрой тряпкой — пылесоса ему не давали. Но что-то, естественно, оставалось. Это и было поводом для постоянных служебных разносов, вплоть до угрозы сделать «оргвыводы», т.е. откомандировать в Союз! Пса этого Витя от души ненавидел.

— Тиль-Тиль-Тиль! — ласково подзывал он к себе собачонку, держа в руке кусочек колбаски, и когда пес подбегал, оглянувшись по сторонам, с возгласом «Тиля, ... твою мать!» давал ему со всех сил пенделя. Хин с визгом летел в кусты, а коварный, никем не замеченный Витя шмыгал в открытую дверь гаража и для укрепления алиби спускался в ремонтную яму.

Надо сказать, что пес отвечал ему тем же. Дать Вите пенделя он не мог, но на общих служебных собраниях, которые Растерянный собирал у себя в кабинете, крепко обнимал лапами Витину ногу и начинал онанировать. Оттащить его было почти невозможно.

Обвиняемых по второму пункту у нас в генконсульстве не было. Дело в том, что Растерянный сам оказался запойным. По отлаженной схеме, чувствуя приближение «момента», он звонил начальнику строительства ТЭС и сообщал, что вечером приедет в рабочий поселок проверять «пожарную безопасность». На стройке понимали, о чем идет речь, и «накрывали поляну». Он напивался со второго стакана, но после этого в него помещалось еще несколько литров водки. На это уходило пять-шесть часов. Потом он падал, безразлично куда. Строители — народ крепкий, но даже они не выдерживали такого прессинга: начав пить в девять вечера, Растерянный отключался к трем утра, и так повторялось каждый день в течение недели, не меньше. Я в этих мероприятиях участия не принимал. Нагрузка ложилась все на того же Витю.