— Вы тот, кто уничтожит Григорьева, — ответил ученый.

— Почему вы решили, что я соглашусь?

— Потому что это ваша участь, Антон Владимирович. Вы несете будущее на своих руках. Так видел Би, а он редко ошибается…

Домов оглядел игривого мальчика сбоку от шатра. Вместе с братом они с упоением собирали старый, судя по фигуркам, конструктор.

— Видел Би… — прошептали губы Антона. — А Пи говорил о былом… Стойте! — Антон улыбнулся, озаренный догадкой. — Пи, Эн, Би… П, Н, Б… Прошлое, Настоящее, Будущее!

— Да, вы все-таки действительно очень прозорливы! — улыбнулся Анатолий.

Тусклый свет освещал затемненную комнату. Редкие лучи, вырывавшиеся из прорех старой занавески, бороздили пространство, ловя своим ослепительным телом пыльные частицы бытия. От духоты по спине тек пот, чертя на коже неровные линии. Жуткая правда сквозила из каждого угла. И полузатененное лицо в шатре, бледное и болезненное, глядело с невыносимой усталостью…

Черные глаза из другого конца комнаты были устремлены на него. Они не ведали страха, не знали робости. Но читали чужое отчаяние, одиночество, боль и принимали их как свои.

Было в этой картине, открывавшейся ученому, что-то невообразимо кошмарное. Он смотрел на ребенка и юношу с достаточно приятными, даже красивыми чертами, но видел совсем иное. Два существа не из этого мира. Две сущности, пропитанные насквозь силой, призванной лишь для одного — убивать, наслаждаясь кровью своих жертв, поглощая ее, как амброзию. Это шло от них волнами энергии, испарялось порами, выдыхалось, и если не глазами, то внутренним чутьем человек меж ними видел истинные лица тех, что столь неотрывно глядели друг на друга. И от этого волосы на его теле становились дыбом, и холодный ток бегал по коже.

Наконец застывшая, будто на снимке, картина была нарушена. Сидя в кресле, Антон поднял правую руку, согнув ее в локте, и положил под щеку.

— Я не собираюсь ни уничтожать институт, ни убивать Григорьева, — сказал он спокойно. — Я хочу вернуться домой и провести остаток жизни на своем диване.

— Но, Антон Владимирович! Вы не понимаете! — воскликнул Анатолий. — Пока что таких как вы слишком мало, но если им удастся, если они смогут…

— Мне все равно.

— Представьте себе мир, в котором сотни существ, способных на невероятные действия! Сотни убийц, работающих на людей, что не остановятся ни перед чем! Я уже не говорю про несчастных, из которых пытаются их сотворить! Столько смертей! Столько…

Лицо Антона оставалось бесстрастным.

— Всегда я желал одного — понять, отчего не могу быть таким же, как все. Теперь я это знаю. И принимаю это. Я не мессия и не активист с высокой моралью. Моя совесть спокойно переживет все эти смерти и деяния, пока я буду наслаждаться бездельем. Больше нет смысла убивать, так как нет смысла работать, но и прекращать деятельность института нет смысла. Меня не трогает этот конвейер монстров, пусть их будет хоть сотни тысяч. Я хочу только покоя.

— Антон Владимирович!

— Ваши убеждения не действуют на меня тоже. Я просто уйду, и навсегда растворюсь в пространстве, полном таких обыденных людских тел.

— Вас будут искать! Вас не оставят в столь желанном вами покое!

— Мне удавалось скрываться раньше, удастся и теперь.

— Это просто…

— Остановитесь, дядя, — прозвучал тихий голос из шатра.

— Но…

— Пи? — спросил Эн оттого, что его брат оторвался от игрушек, хотя с его ракурса это было незаметно.

Тот откинулся так, чтобы видеть лицо Эн, и внимательно на него поглядел. Брат тоже не отрывал от него глаз.

— Да… да… — мальчик в шатре посмотрел на Антона и так же растягивая слова, спросил: — Вам все равно, что будет с остальными? Даже с такими же, как вы?

— Совершенно верно.

— Вы говорите о любом существе? Нет никого, кто бы заинтересовал вас?

— Верно снова.

— Что ж, ясно, — Эн опустил глаза. — Вероятно, мы ошиблись, полагая, что одно такое существо все же есть…

Анатолий, пораженный сложившейся ситуацией, часто-часто дышал. Он не мог поверить в то, что Би был неправ в своих видениях и что он пошел на такой риск зря. Ученый чувствовал, как паническая тошнота подбиралась к его горлу, из которого рвался крик ужаса. Руки мужчины похолодели и тряслись.

— Да, вероятно, — Антон встал. — Мне уже пора. До свидания.

Он собирался выйти из душной, пропитанной потом и страхом комнаты, но Эн снова обратился к нему.

— Она жива… Жива и там…

Домов замер. Его голова медленно повернулась на голос. И Анатолий увидел, что взор его глаз мог быть еще страшнее, чем прежде.

— Кто? — спросил Тоша тихо.

— Ну же! Вы ведь уже догадались! — улыбнулся наивной детской улыбкой Би, что было совсем не к месту. — Татьяна Верникова. Секретарь «Документ-Сервис». Девушка с…

— Что она делает там? — перебил Антон.

— Ничего особенного, Антон Владимирович, — вид Би был совершенно довольный: казалось, он говорил о новых игрушках или отличной погоде. — Всего лишь пытается стать такой же, как мы!

— Ее забрали, как и других… — прошептал Эн.

— Да, — очнулся от своего ужаса Анатолий. — Тех, кто мешает или кого следует убрать, они иногда доставляют в институт. Если жертвы, конечно, подходят… материала всегда не хватает…

— Материала? — Антон впервые чуть не поддался страху, когда осознал то, что ему сказали.

— Я могу теперь быть уверенным в том, что вы согласитесь помочь нам? — спросил Эн, своим тихим, но твердым голосом разряжая атмосферу.

— Что? — Тоша стал плохо соображать.

В его голове крутились ужасающие картины того, что могли сделать с несчастной девушкой, у которой была самая милая, кроткая и скромная улыбка в мире.

— Мы поможем вам попасть в институт, а вы взамен поможете нам, уничтожив Григорьева и освободив оставшихся детей.

Домов прищурился.

— Его жизнь — за ее?

— Вы вольны интерпретировать мои слова как угодно.

— Волен… — Антон усмехнулся. — От моей воли тут ничего не зависело. Вы ведь заранее знали, что я скажу и что скажете сами?

— Я повторю прежнее высказывание.

— И в успехе сомневаться вам не приходилось! Еще бы! Вы знали, что ради нее, за нее, из-за нее я с превеликой радостью останусь и уничтожу Григорьева…

— Я могу теперь быть уверенным в том, что вы согласитесь нам помочь? — повторил Эн. И удивительно, в его голосе не было ничего ни торжествующего, ни ироничного.

— Вы можете быть уверены в том, что если я доберусь до него, то он не переживет эту встречу…