Оба воина до рассвета отправились, чтобы провести еще один день в лесах в поисках бандитов. Пип с поврежденным коленом спал: он оказался более восприимчив к сонному питью Брины, чем можно было ожидать от человека его комплекции.

Ллис видела, как Адам провожал пострадавшего человека в зал, чтобы передать его на попечение Брины. На нее произвели глубокое впечатление и его искренняя озабоченность состоянием молодого человека, и любовь к нему.

В свое время, когда она ребенком была при дворе короля Эсгферта, и потом, когда приезжала в Трокенхольт одновременно с другими гостями, она встречала немало саксонских лордов и знала, что забота о людях была им не свойственна. То внимание, с которым Адам заботился о Пипе, его ласковое отношение к Кабу лишь усилили ее восхищение суровым воином.

Ллис согрела на огне камина воду для утреннего омовения, налила ее в таз и удалилась в отведенную для нее спальню – ту самую спальню, где, как она все более остро ощущала, ее отделяла от Адама лишь тонкая стена. Освеженная, она принялась расчесывать черные локоны, которые были такими же красивыми, как у ее матери, которую она помнила очень смутно. Потом она сняла сильно помятое платье, в котором ей пришлось провести ночь, и надела другое, попроще, сшитое из вытканной дома материи и аккуратно выкрашенное в яркий синий цвет. Оно было самым любимым в ее скромном гардеробе, хотя нельзя было сказать, что Ллис слишком берегла его.

Одеваясь, она размышляла о печальной новости. Незадолго до пробуждения Мейды Брина выскользнула из комнатки дочери и пришла в увешанный травами угол, чтобы приготовить свежий эликсир. Ллис рассказала ей об убитой горем матери. Брина выслушала ее рассказ с большим сочувствием, которое было тем глубже, что у нее самой была больная дочь. Потом, заверив Ллис, что та обеспечила их новой пациентке наилучшее лечение и уход, голосом, близким к отчаянию, поведала она о своих опасениях: ей казалось, что глубокий сон, которым забылась сейчас Аня, унесет ее прямо в холодные объятия смерти.

Мысли о тонкой нити, привязывающей ребенка к жизни, усилили чувство вины, охватившее Ллис из-за вчерашней неудачи. Сорванные созревшие травы, оставшиеся на поляне недалеко от края леса, были редкими и особо ценными. Возможно, что только они и могли бы спасти золотоволосую девчушку.

Ллис чувствовала себя ответственной за ухудшение состояния девочки, потому что вернулась из лесу без трав, хотя и была спасена от рук негодяев. Более того, там, где Ане не удалось собрать сорванные цветы, Ллис потерпела неудачу дважды: сначала потому что на нее напали, потом из-за того что поддалась обольстительному обаянию Адама, отчего она лишь острее чувствовала свою вину. Причиной обеих неудач был недостаточный эмоциональный контроль, что было несвойственно друидам. Сначала ее отвлекли мысли о необычайно привлекательном мужчине, который презирал ее, и она не почувствовала опасности, хотя должна была ее ощутить. Потом, что еще хуже, она утратила необходимую ясность мысли и была не в состоянии использовать свои способности, чтобы отделаться от схвативших ее негодяев. Это были глупые ошибки, но они не шли ни в какое сравнение с той, что она допустила, оказавшись в объятиях Адама и утратив ощущение реальности. Эта ошибка была самой серьезной из всех.

В сапфировых глазах Ллис блеснула решимость. Девушка резко тряхнула головой. Масса расчесанных роскошных кудрей заблестела, как жидкая смола. Неважно, что было раньше. Она не допустит, чтобы вчерашнее нападение помешало ей принести цветы сегодня.

Ллис обернула вокруг талии пояс, искусно сплетенный из тростника. Она верила, что изделия из кожи животных, убитых человеком для пропитания, ослабляют ее связь со всеми живыми существами, поэтому она редко носила их. К тростниковому поясу она привязала маленькую сумочку из ткани. Там содержалось самое необходимое – флакон с жидкостью, которую можно было использовать для лечения в самых разных случаях, кремень, чтобы разводить огонь, и самое ценное – белый кристалл.

Если же прелестные цветы – ее сегодняшняя цель, – не помогут выздоровлению Ани, она вернется в Талачарн, чтобы привести Глиндора и Ивейна. Они бы ни за что не уехали из Трокенхольта, если бы знали, что такая искусная целительница, как Брина, не сможет вылечить ребенка.

Хотя друиды не властны над смертью, Ллис была уверена: там, где им с Бриной не удалось добиться результатов с помощью настоев и даже с помощью заклинаний, двое могучих колдунов могли бы преуспеть, ведь здоровье девочки для них очень важно. Ллис подозревала, что даже упрямый Глиндор любил Аню, а уж Ивейн в ней души не чаял. Малышка же его обожала.

Корзинка, которую Ллис вчера обронила на лесной поляне, осталась там. Пока пациенты спали, она вышла из дому так тихо, что слуги, насаживавшие на вертел свинью, не заметили ее ухода.

По тропинке, протоптанной множеством ног, Ллис обошла дом и вышла к источнику, перешла его, не вслушиваясь в нежную песню ручья, весело бежавшего к небольшой речушке, прошла сквозь спрятанную в кустах калитку, чувствуя некоторое беспокойство и желая побыстрее закончить дело. Впервые за много лет она вошла со страхом под сень зеленой листвы.

Ллис легко шагала по тропинке, едва заметной в густой зелени. Чувствовалось приближение грозы, вызванной летней жарой. Беспокойство росло, но она тут же выбранила себя за это, вспомнив, что у друидов нет причин бояться гнева природы: «Да ты и в самом деле дурочка». Ей стало неприятно от такой самооценки, однако она знала: нечего бояться грозы, и все же грозы нередко служили предвестниками более серьезных событий.

Наконец Ллис вышла на лесную полянку, где драгоценные цветы лежали так, как их положили ласковые руки несколько недель назад. Симпатичная плетеная корзиночка, забытая ею, лежала, перевернутая, неподалеку. Ллис улыбнулась своим напрасным страхам, наклонилась за корзиной – и рухнула на землю без сознания.

Пипа разбудили слуги, выправлявшие металлические каминные прутья. Сначала они выпрямили два из них, погнувшиеся на концах, потом скрепили их так, чтобы они могли выдержать вес надетой на вертел свиной туши.

Справившись с этой задачей, они ушли, и Пип сел, прислонившись к выложенному из грубого камня краю высокого камина. Он оглядел комнату: кто здесь вчера плакал? Именно этот звук заставил его свернуть с безопасной тропы.

Под пристальным взглядом Пипа спавшая девушка пошевелилась и тоже попыталась сесть. В темном углу ее хрупкая фигурка была плохо различима.

Сердитый на себя из-за дурацкого ушиба, Пип заговорил с незнакомкой. Слова его были продиктованы самыми лучшими намерениями.

– Напрасно вы не разрешили мне вам помочь, когда я сломя голову помчался напрямик через лес.

Девушка съежилась и отодвинулась подальше в темный угол. Пип понял: начало разговора оказалось не совсем удачным. Возможно, его слова прозвучали даже как упрек, а не как оправдание. И он решил исправить дело.

– Если бы вы позволили мне вам помочь, я бы мигом привел вас к леди Брине. Может быть, мы успели бы спасти ваше дитя.