«Спокойно, Михаил, – говорю я мысленно себе, – больше юмора, ты же в Париже! Это всего лишь кукольные головы, надо к ним прицениться: Новый год на носу, тебя домашние просили позаботиться о подарках, так что – вперёд!»

Головы выглядят вполне натурально, это – не мумии фараонов, выставленные в Эрмитаже. Черты лица не просто узнаваемы – они будто вырезаны из кости, нос губы, даже щербинка между передними зубами, всё, как и положено искусно сделанной кукольной головке, только большего размера.

Мысленно представляю, как я развешу пару-тройку таких головок для своего внука на новогодней ёлке. Вот будет-то потехи для гостей! Если, конечно, ни с кем не случится сердечного приступа! Нет-нет, прочь – это уже от лукавого. Или от мистера Хичкока?

Я гляжу на головы со смешанным чувством страха, отвращения и восхищения одновременно, не в силах оторвать взгляда. Они действуют на меня завораживающе. Нечто подобное испытывают люди, стоящие у стеклянной перегородки, за которой струятся кобры, принимая предбросковую стойку. Чёрт! Как всё-таки хороши эти головки, они – произведение искусства! Или они хороши, потому что выглядят слишком естественными? В моём воспаленном воображении опять возникают образы, казалось, задавленные глыбой времени…

Нет-нет, надо немедленно всё прояснить! Но ведь минуло более десяти лет! Ну и что? В контрразведке не бывает сроков давности – в атаку!

…Моё заинтересованное отношение к выставленным на продажу головкам не остаётся незамеченным. Пожилой грузный мужчина с улыбкой, от которой тают снега Килиманджаро (вот у кого надо бы пройти практику нашим продавщицам!), и дежурной фразой: «Что желает мсье?» – приближается к прилавку.

В таких лавчонках, как и в любом французском ресторане, завсегдатаем вы станете с первого захода, если, конечно, не будете экономить на своем имидже солидного клиента. В ресторане надо дать обильные чаевые, в лавчонке – с первого жеста продемонстрировать свою неиссякаемую кредитоспособность. Ну, скажем, приобрести, не торгуясь, дорогую безделушку. Лучше – пару. Этот способ – родной ключ к потаённым замкам сердец стоящих за прилавком торговцев…

Стоп! К этим уловкам надо прибегать лишь в том случае, если вы намерены вновь туда вернуться за чем-нибудь более существенным или что-то разузнать. Я – да, намерен разузнать!

…Против лома – нет приёма! А он – в правом кармане моих брюк. Театральным жестом я достаю… перетянутый резинкой «пресс» баксов. По сути – это «кукла» в долларовом исполнении. С двух сторон «пресс» обложен стодолларовыми купюрами, а между ними – однодолларовые. Хвала и слава американским казначеям – они позаботились о том, чтобы купюры р а з н о г о номинала были о д н о г о размера! С помощью «куклы» я легко прохожу за туриста-мота из Штатов. Плюс мой рост и безукоризненный американский выговор.

Не подумайте плохого – на случай, если незнакомка из Штатов, с которой мне предстоит встретиться, окажется в затруднительном материальном положении, меня снабдили, ну, о-очень кредитоёмкой золотой карточкой из тех, что новые русские веером рассыпают перед официантами и продавцами фешенебельных заведений. Однако «пресс» – это моё собственное изобретение, моё секретное оружие, я горжусь им!

«Пресс» впечатляет. Я вижу, что мой собеседник готов решить участь всей своей богадельни, не отходя от прилавка. Хоть оптом, хоть в розницу.

Начинаю прессинговать психику торговца. С его помощью неспеша выбираю безделушку подороже и, не торгуясь, небрежно швыряю зелёный «стольник» (выбранный амулет стоит 85 франков, это – около восемнадцати долларов) на прилавок.

– Простите, мсье, – раздаётся в ответ, – мы не принимаем доллары. Вам необходимо поменять валюту. Я очень сожалею, мсье…

Что ж, сейчас ты будешь жалеть еще больше.

– Я понимаю, – отвечаю я с техасской небрежностью, – но если я пойду искать пункт обмена, у меня есть вероятность заблудиться, а заблудившись, я уже сюда не вернусь, не так ли, мсье? Вы потеряете клиента, а я, между прочим, хотел бы ещё кое-что приобрести у в а с… Да и вообще, нет правил без исключений, не так ли?!

Моя наглость и намёк на то, что я могу открыть кредитную линию, производят эффект. Лавочник безропотно выкладывает на прилавок амулет и сдачу в франковом эквиваленте.

Совсем ни к чему пересчитывать полученные деньги: мы же теперь подельники!

Сунув сдачу и амулет в карман, я невзначай оставляю на прилавке 100‑франковую банкноту и, не мешкая, хожу с козырного туза: интересуюсь ценой (разумеется, в долларах) напольных часов. В полости маятника, заполненной жидкостью, влево-вправо мечется головка а ля Карл Маркс. Она крупнее и рельефнее остальных, кроме того, у неё такая роскошная грива-борода!

«Я очень сожалею, мсье, но эти часы не продаются, – произносит торговец, жестом фокусника смахнув банкноту с прилавка. – Они – наш торговый знак. Я очень сожалею… Странно, но вот уже более десяти лет все наши покупатели почему-то начинают с этих часов, не знаю, что и думать! Впрочем, голова в них, действительно, впечатляющая… Не угодно ли мсье взглянуть на этот чернильный прибор. В нём, правда, голова чернокожего, но тем не менее…»

Намёк на мои техасско-расистские наклонности принят, а упоминание о сроке пребывания головы в часах вовсю разжигает тлевший в моей башке фитилёк воспоминаний. Там уже полыхает пожар – и виной тому голова отца призрака коммунизма в маятнике! Я выкладываю ещё одну стофранковую купюру, которая, так же как и первая, мгновенно исчезает под прилавком, и иду ва-банк:

– Неужели за двадцать лет вы не сумели заказать себе ещё одни часы с к у к о л ь н о й головкой?! Верится с трудом! – тоном матёрого провокатора говорю я, а по спине в три ручья хлещет горячий пот.

– Это н а с т о я щ и е головы, мсье… Головы живших в недалёком прошлом людей. Поэтому-то они стоят очень дорого…

Внутреннее напряжение достигло апогея, но я с напускным спокойствием выслушиваю целую лекцию о подготовке головок к предпродажной экспозиции. Разумеется, при каждой многозначительной паузе моего визави я проворно выбрасываю на прилавок очередную купюру. Из тех, что получены на сдачу. Фантастика – я волей случая оказался на правильном пути! Плохо одно: это должно было произойти ещё в восемьдесят втором…

Сразу оговорюсь: мумифицирование человеческих голов имеет мало общего с работой специалистов, колдующих над телом Вождя в Мавзолее, хотя в обоих случаях это очень долгий процесс, включающий множество трудоёмких операций. А в случае с головами ещё и смертельный риск, потому что в Мавзолее изначально обрабатывают мёртвое тело, а головы накануне процесса мумификации должны быть непременно живыми…

В отсеченной голове просверливается маленькое отверстие, через которое внутрь запускается особый вид муравьёв, пожирающих мозг. Чтобы эти прожорливые твари не добрались до кожного покрова и мягких тканей головы, в ноздри и уши вставляются специальные пробочки. Когда муравьи вычистят полость черепа, туда впрыскивают консервант, который обычно используется в моргах, чтобы воспрепятствовать процессу разложения.