Мы с Манном отправились к вокзалу на Ливерпуль-стрит и сели в поезд на Биллерикей, отходящий в час дня.

В дороге инспектор развлекал меня историями из своей практики провинциального полицейского. Очевидно, ему недоставало настоящих громких расследований, хотя он не допускал и мысли о том, чтобы поселиться в Лондоне.

– Каждый сам должен выбрать между потребностями души и мозга, – сказал он. – Душа счастлива тогда, когда ее окружает зелень, но мозг при этом начинает костенеть.

В этом поезде не было вагона-ресторана, и Манн любезно поделился со мной сэндвичами. Это была весьма приятная поездка: мы неторопливо поглощали ланч и наблюдали за тем, как городские дома сменяются просторными полями и пастбищами.

В Биллерикее Манн первым делом зашагал к полицейскому участку, маленькому домику неподалеку от центральной улицы.

Городок произвел на меня чарующее впечатление, и я понял, почему Манн не желает отсюда уезжать. Однако сам я настолько привык к жизни в большом городе, что мне, без сомнения, быстро наскучили бы и чайная миссис Уилкинсон, и компания пожилых джентльменов в твидовых костюмах, сидящая возле окна в «Овце и собаке».

В приемной участка за столом восседал дородный констебль с короткими бакенбардами, придававшими его широкому лицу робкое выражение.

– Добрый день, сэр, – поздоровался он с Манном. – Хорошо провели время в городе?

Инспектор с усмешкой оглянулся на меня.

– Для констебля Скотта Лондон – таинственное место, неведомая страна.

– Разумеется, у них ведь там все по-другому, – согласился Скотт. – Не понимаю, что люди находят в этих больших городах.

Можно было подумать, что Биллерикей – это отдаленный шотландский остров, а не пригород, расположенный на расстоянии полета стрелы от столицы.

Манн провел меня в свой кабинет с высокими, до самого потолка, книжными шкафами, плотно заставленными книгами. Я пробежался взглядом по полкам и обнаружил там самые разнообразные издания – от монографий по военной истории до готических романов.

– Люблю читать, – признался инспектор. – А моя благоверная говорит, что я захламил весь дом.

– Прелести семейной жизни, да? – с понимающей улыбкой заметил я.

– Значит, вы тоже женаты? – спросил он.

– Был, – ответил я, чувствуя обычную для вдовца неловкость. Людям неприятно слышать об утратах, они не знают, что говорить в подобных случаях.

Манн справился с этим лучше, чем многие другие.

– Мне очень жаль, – произнес он с печальной улыбкой. – Всегда кажется, что ты хорошо знаешь человека, о котором читал. Но на самом деле тебе в лучшем случае известна лишь половина его жизни.

– Та часть, о которой он согласился рассказать.

– Именно так.

Решив, что лучше сразу перейти к делу, Манн потянулся к папке с документами, лежавшей на столе.

– Что касается Прендика, то позвольте мне кратко ознакомить вас с его делом. Здесь собраны мои заметки, которые могут вам понадобиться. Кроме того, я был поверенным покойного, и у меня хранится ключ от его дома. – Он достал ключ из нижнего ящика стола и положил в карман пальто. Затем, прихватив папку под мышку, он показал на дверь и улыбнулся. – Не успели зайти, как снова уходим. Дорога не займет много времени, но по пути мы все же успеем поговорить.

Один важный вопрос мне хотелось задать в первую очередь.

– Существует ли вероятность того, что найден труп вовсе не Эдварда Прендика? Сильно ли было обезображено кислотой его лицо и не возникло ли сомнений при его опознании?

– Безусловно, лицо сильно пострадало, – согласился Манн. – Но не настолько, чтобы не узнать его. Из дома определенно вынесли тело Эдварда Прендика.

Это означало, что список людей, теоретически имевших возможность продолжить опыты Моро, сократился до двух позиций: либо это сделал сам доктор, либо его помощник Монтгомери. Хотя предполагалось, что оба они погибли на тихоокеанском острове. Но мы не можем заявить об этом с полной уверенностью, тем более теперь, когда окончательно подтверждена смерть единственного свидетеля.

Я надеялся, что расследование гибели Прендика выявит какое-нибудь упущение, трещину, сквозь которую он ускользнул от нас. Однако не было оснований не доверять опыту и проницательности Манна. Если инспектор говорит, что Прендик умер, значит так и произошло на самом деле. Но действительно ли он покончил жизнь самоубийством, или его убил кто-то другой?

Мы вернулись на центральную улицу, к нарядным витринам магазинов, придающим городу изящество и элегантность, так не вяжущиеся с рассказом инспектора Манна.

– Те немногие, кто был знаком с Эдвардом Прендиком, – начал он, уворачиваясь от корзины с колотым льдом, которую выносили из двери рыбной лавки, – знали его под именем Джордж Херберт. О нем часто писали в газетах после чудесного спасения, и он решил взять псевдоним, чтобы сохранить в тайне подробности своей жизни. Это было не так уж и трудно, поскольку он почти ни с кем не общался. И если человек назвался Хербертом, с какой стати кто-нибудь усомнится в этом?

Мы свернули с главной улицы и направились в сторону церкви.

– В каждом городке найдутся такие затворники, – продолжал Манн. – Провинциальную жизнь выбирают по самым разным причинам, порой лишь для того, чтобы реже встречаться с другими людьми.

Кругом царила уличная суета, и я не мог не подумать о том, что Манн несколько сгущает краски. Когда-то я сам надолго застрял в Дартмуре и поэтому знаю, что такое настоящая глушь.

– Конечно, Биллерикей – достаточно большой центр, – поправился Манн, словно прочитав мои мысли, – но на моей территории немало и совсем крошечных деревушек. Несколько домов с тихими, но нелюдимыми обитателями, которые лишь наблюдают друг за другом из окон, но не имеют желания заводить знакомство. – Он усмехнулся. – К счастью, они просто необщительны по характеру и там никто никого не убивает!

За церковью узкая дорожка уходила в поля.

– Вы сами убедитесь, что Прендик выбрал идеальный вариант. Несколько лет назад он купил Лунный коттедж, старый деревенский дом, стоящий в стороне от других. Никаких соседей, вокруг простор.

«Весьма живописно», – подумал я, оглядываясь по сторонам.

– Только два человека постоянно общались с ним, – на ходу объяснял Манн. – Миссис Элис Брэдли, наводившая порядок в его доме два раза в неделю, и Гарольд Корт, здешний почтальон.

– Прендик получал много почты?

– Много. Он выписывал различные химические препараты и оборудование, научные журналы. Иногда требовалась его подпись в квитанции на доставку. Корт довольно часто виделся с Прендиком, поэтому сразу опознал его труп.

– В тот день, когда Прендик умер, ему тоже приносили почту?