И все-таки Лапа решается на это гиблое дело. Почему он так уверен в себе?

— О чем задумались? — забеспокоился Григорьев.

— Я думаю: вас сам Канторович послал или только директор агентства? — ляпнула я. — Скорее всего сам, такие вещи передавать через кого-то затруднительно. У вас было общее совещание, что ли?

— Да, — просто ответил он.

— Ну ладно, — я решилась закончить эту веселую игру в угадайку, — последний вопрос, и расстаемся добрыми друзьями. Скажите мне, пожалуйста, как же Канторович планирует завершить дело с Лизой? Я спрашиваю, чтобы предугадать для себя возможные неприятные последствия, а то вернусь домой и буду удивляться: почему это у меня двери выломаны и вся стена на кухне автоматной очередью прошита?

— Минимум огласки, максимум сведений, как же еще? — Григорьев пожал плечами. — Все давно бы кончилось, если бы вы не сунулись со своим расследованием. Убийство Симоновой заставило задуматься, что здесь не все так чисто, как казалось. Было решено убедить вас выйти из игры, а расследованием заняться самим без привлечения милицейских кадров. Нет уверенности, что они сумеют сохранить нужный уровень конфиденциальности.

— И какие же успехи, пинкертоны? Или, кроме трупа в «забавах» и тетрадки с непонятной записью, ничего нет? Ах да! — вспомнила я и хлопнула себя ладонью по лбу. — Есть еще запуганная девушка, зарабатывающая себе на корочку хлеба тяжелым мужским трудом. Браво! Ваши успехи блистательны! И главное, все так тихо-тихо и секретно, даже Лапа ничего не знает!

Этот пассаж Григорьев предпочел оставить без внимания, но уцепился за мое замечание про тетрадь:

— Кстати: что означает запись? Вы обещали сказать!

— Я всегда выполняю обещания.

Я молча начала вытаскивать из пакета свои мятые тряпочки: ура, домой, домой! Вернусь и сразу же под душ!

Повернувшись спиной к Григорьеву, я оделась. Мой внешний вид у меня восторга не вызывал, а впрочем, я же возвращаюсь с дачи! Что еще от меня ожидать? Одежда противно касалась запыленного тела. К таким ощущениям я не привыкла и не собиралась привыкать. Но не могла же я принимать душ на даче Григорьева! Сегодня, по крайней мере, я еще не созрела для этого.

— Мне было очень приятно вновь встретиться с вами и побеседовать, — сказала я Алексею Ивановичу, — оставляю вам этот прекрасный нож. Мне кажется, вы сумеете им воспользоваться. Кстати, этот пистолет мне тоже не нужен, — я показала на ствол братка, — подошьете его к делу и порадуете руководство новой победой.

— Вы так и не хотите развязать меня? — с горечью спросил он.

— Воспринимайте это как комплимент и оценку ваших данных, которые я наблюдаю воочию, — нехорошо это, но как было удержаться от милого ехидства? — К тому же сидеть на стуле со связанными руками — это получше будет, чем под столом с развязанными. В расчете.

Открыв входную дверь, я обернулась. Григорьев продолжал сидеть все в той же позе и смотрел на меня уже как-то воинственно.

— Если опять захотите навестить меня, добро пожаловать, но только когда я буду дома, ладно?

Он промолчал, и я вышла. И на этот раз Алексей Иванович позволил мне оставить за собой последнее слово. Вне всяких сомнений, он достоин того, чтобы продолжить с ним знакомство. Не до конца все-таки испорченный он человек, и кроме того…

* * *

Приблизительно к шести часам вечера я вернулась домой. Может быть, в самом начале седьмого, я не засекала точно. В квартиру я вошла осторожно, сжимая в сумочке рукоятку пистолета. Не санкционированных гостей у меня не оказалось. Единственным местом, куда я не заглянула со ствольной проверкой, остался сливной бачок. Но если в нем и сидит какой-нибудь супостат и дышит через соломинку — нехай там и захлебнется, зараза.

После того как спокойно разделась, угадайте, куда я побрела? В ванну?

Не-а! К телефону, вот куда!

Полистав невидимый блокнот своей памяти, я вспомнила рабочий номер телефона Володьки Степанова.

Я пододвинула телефон и стала названивать ему в горотдел. Разумеется, было занято, и долго было занято. Ни в жизнь не поверю, что к концу рабочего дня совершается основная масса преступлений. Просто эти официальные мужики хуже баб, когда есть возможность поболтать без последствий и на законном основании. Перезвонила еще пару раз. Да когда же они там кончат трепаться? Ага, попала.

— Алло! Вас слушают! — отозвался страшно занятой женский голос. Это точно секретарша, уже нацелившаяся домой, я ее с низкого старта сорвала, поэтому она так тяжело и дышит.

— Здравствуйте! Соедините меня, пожалуйста, со Степановым Владимиром Сергеевичем.

— Вас как представить?

— Татьяна Иванова, трепанационный эксперт.

— Минуточку.

Минуточка затянулась, в трубке отдаленные голоса что-то обсуждали, я ждала.

— Простите, пожалуйста, как, вы сказали, вас представить?

— Татьяна Александровна Иванова, государственный трепанационный эксперт.

Пауза.

— Соединяю.

После стандартного «тра-ля-ля» в трубке послышался Володькин голос. И почему он всегда такой недовольный?

— Да, слушаю!

— Привет, Володь! Опять не узнаешь? Иванова.

— Танька! Ты? Тьфу, черт! А мне сказали, какой-то эксперт, какие-то трепана… а, — он запоздало засмеялся. — Танька! Ты где пропадала? Я тебе звонил сегодня несколько раз и домой, и к этой, как ее…

— Елене, — подсказала я.

— Ну да, я уж волноваться начал, думал, что случилось.

— Ничего не случилось, Володь, поэтому и не звонила.

— Понятно, и что на этот раз? Только, пожалуйста, не говори, что опять труп нашла. Или что он тебя нашел. Ладно?

— Ладно, не скажу, но я действительно кое-что нашла.

— Ну-у? — Володька моментально напрягся. Плохо же он меня знает и низко ценит, если думает, что я ему под конец рабочего дня подлянку на продленку устраиваю. — Так… это, и чего же ты нашла? — тихим голосом уточнил он, думая наверняка о том, что скажет сегодня жене про причину очередной задержки на работе.

«Тщательней обдумывай, Степанов, пригодится», — произнесла я про себя, а вслух сказала слегка рассеянно и как бы озадаченно:

— Я нашла у себя свободное время на весь сегодняшний вечер. Даже и не знаю, как поступить… Может, посоветуешь что-нибудь?

После краткой паузы Володька официальной скороговоркой уточнил:

— Ты где находишься?

— У себя дома, — вздохнула я, — где же мне еще быть? Скоро стемнеет, одной в этом мире страшно даже чаю попить, не говоря уже, чтобы погулять…

— Ничего не предпринимай! — рявкнул Володька почему-то не так грозно, как он рявкал на меня ночью. — Я сейчас же выезжаю!