* * *

Когда мы еще только ехали в старом дребезжащем вагоне в Феодосию, нам сказочно повезло – мы оказались в купе одни, никем не тревожимые, впервые за долгое время – наедине, и только вечерний свет уходящего дня настырно лез за салфеточные занавески, подглядывая интимные моменты наших объятий.

За окном мелькали дома, домики, холмы и рощи, опустевшие и порыжелые поля, и я думала о том, что как странно ехать вот так и видеть, что везде, повсюду творится своя жизнь, за каждым из этих окон, и даже у пасущейся рядом с железнодорожными путями коровы или козы, привязанной к хлипкому колышку, есть хозяева, которые как-то пытаются выжить, а потом ругаются или, наоборот, мирно пьют самогон с соседями, плодят детей – и все это тоже жизнь, и естественный отбор в природе все же дает сбой, порождая самые разные отклонения да каких-то маленьких человечков, затерявшихся в этом безбрежном океане полей русской ли, украинской ли земли. Чем гуще становились сумерки и размывались контуры проплывающего пейзажа, скрывая нищету и разруху, давно уже не стыдную, а такую привычную и родную, и предвечный холод ночи заявлял свои права на все живое, пряча свою ухмылку, как не ведающий пощады тяжеловес на ринге перед более слабым противником, – тем сильнее ты прижималась ко мне, и в этом грязноватом купе было столько уюта и тепла, шедшего от нас обеих, что хотелось ехать и ехать, все равно куда, лишь бы с тобой, рядом, лишь бы тянулись эти сказочные минуты – как можно дольше и бесконечнее…

Мы неистово любили друг друга на узкой полке под дребезжащий стук колес, под эту странную ритмичную музыку железнодорожных шпал, и в этом была полная, абсолютная искренность и жгучая, хотя и призрачная красота. Прядь твоих волос касалась моей щеки, и безграничность слаженности, спаянности тел казалась самым прекрасным, что только может существовать. Да так оно и было… в тот момент.

* * *

На следующий день, когда мы уже подъезжали к конечному пункту путешествия, меня в коридоре остановил мужчина, по-видимому, занимавшийся частным извозом, и предложил подвезти к поселку, в котором мы собрались остановиться, но выходить надо было быстро, практически через две минуты, и надо тут же схватить вещи и выпрыгивать на перрон. Я растерялась и спросила тебя. Ты сначала согласилась, а потом вдруг передумала, вполне резонно: кто его знает, может, этот мужик бандит, и вообще, мало ли чем все это в итоге закончится! Дядька оказался настырным и не отставал. Ты разозлилась и, громко заорав на него, с силой захлопнула дверь.

Я ненавижу, когда при мне на кого-то кричат. Не могу. Мне кажется, что всегда можно тихо, но твердо сказать «нет», так, чтобы человек понял и отстал. Твое поведение шокировало меня, я расстроилась. Мы поругались. Ты кричала, что со зверями только так и надо, что они не понимают нормального языка и отношения, я же настаивала на своем.

В Феодосии мы вышли злые, старающиеся не встречаться друг с другом глазами и говорить лишь по необходимости… Однако я никогда не умела злиться долго, тем более на тебя.

Ближе к ночи мы отправились с моими друзьями купаться – и наслаждение тела, касающегося живой воды, не скованного полосками купальников, было прекрасным. Над головой сияли звезды, и теплая вода обнимала нас, а ты, в свою очередь, обнимала меня… мы целовались, и ни единой живой душе на берегу не было до нас никакого дела.

Не знаю, чья чародейская сила свела нас, но, несмотря на ссоры, мы, лихорадочно одержимые друг другом, желали и любить, и мучить, и достичь еще какой-то иной непознанной вершины отношений, вершины, которой еще не было ни с кем и никогда ранее, и ненасытимый волчий голод терзал, заставляя выпивать и впитывать любимую, высасывая до последней капли.

Утром мы отправились на пляж, и ты заявила, что будешь учить меня есть раков, моих «родственников» по гороскопу. Разламывая их стыдливо-алые тела, ты доставала оттуда нежную плоть, ругаясь вполголоса, что «до вас, до раков, хрен доберешься, столько хитинового панциря, что нежная мякоть практически и незаметна, зато этот деликатес – лучшее, что можно себе позволить». Меня забавляло сравнение моего «Я» с деликатесом, хотя то, как ты с хрустом ломала плотную скорлупу и высасывала нежную пахнущую морем и солью плоть, желая так же высосать и мою сущность, мою душу, медленно и со вкусом насладиться ее тайнами, – приводило меня в содрогание совершенно неэротического характера. Меня тянуло к твоим фокусам, как тянет котенка яркий шуршащий фантик, привязанный за ниточку, и я радостно кидалась ловить предлагаемые тобой приманки, думая, будто ловлю тебя, в то время как ты просто держала нитку и с любопытством смотрела на мои потуги.

Тоска, одиночество, боль, дыхание

Ночи…

Это, конечно, совсем не то, что ты хочешь,

А я становлюсь все злей и упорней,

Я каждый раз вырываюсь с корнем,

Оставляя глубокие раны, ужасные шрамы,

И лечу все равно траекторией той же самой…

«Легион», группа «Флер»

Я говорю себе: «Стоп! Хватит!», но тебе интересно, от какой отправной точки все началось, когда я поняла, что мне нравятся женщины и я совершенно не хочу спать с мужчинами. Рассказать тебе? Про мою любовь к провинциальному молодому человеку, будущему педагогу, который долгое время играл со мной в актерско-режиссерские игры, выстраивая потрясающий по красоте сюжет, делая вид, что не знает куда податься?

Тогда зимой красиво падал, кружась крупными хлопьями, снег в свете фонарей, мы говорили о Джо Дассене, Эдит Пиаф, Тарковском и его фильмах, танцевали и целовались под пронзительные песни Ирины Аллегровой, такие близкие и невероятно далекие друг от друга. Это продолжалось достаточно долго, около года. Он метался, истязал себя и меня, а потом оказалось, что юноша – девственник. После того как мы переспали, я больше его не видела. Конечно, всё выглядело более утонченно, чем я рассказала, более театрально (с определенным набором декораций) и выспренне, более мучительно, но надо ли тебе это расписывать в ярко-лубочных узорчатых картинках, для того чтобы стало понятно, насколько это изменило меня? Это всё такое по-детски наивное, чистое, практически непорочное… единственной фальшивой нотой звучало его произношение, фрикативное «г», стандартное для тех мест, где я жила. Я и сама через какое-то время привыкла и начала «гэкать», но, слава богу, недолго.

Потом был другой молодой человек, музыкант, завсегдатай богемных тусовок. Какое-то время мне нравилась подобная жизнь, но скоро стала надоедать, равно как и то, что за его благосклонность я соревновалась отнюдь не одна. Я не участвую в спринтерском беге за любовью, это не мой конек. Если я не нужна – до свидания, вы, мой дорогой, уж сами разберитесь, кто и зачем останется с вами и будет делить кров, еду, постель… Тогда, именно тогда я и влюбилась в его первую бывшую жену, обладавшую бешеной энергетикой и неповторимой сексуальностью. Я давала тебе читать этот рассказ, помнишь?

Terra incognita – неведомая земля, неизведанная область знания (лат.).