Ты немного знаешь меня, Максим. Ты можешь себе представить, чтобы я общалась с человеком, который постоянно матерится и разговаривает на так называемом языке «падонкафф»?.. Чтобы я прощала дикие выпады и насмешки в свой адрес? Я общалась… и прощала. Яна анатомировала мою душу, препарировала ее, раскладывала на атомы, на мельчайшие частицы… исследовала, вгрызаясь с остервенением стоматологической бормашины… Я ощущала себя обесчещенной и, как только смогла, собрала силы и ушла, удалив ее телефон, мейлы, номер аськи – всё, что хоть как-то могло позволить в какой-то момент проявить малодушие. Как ни странно, потом именно муж, реанимируя мой сотовый, чудом вывел все телефоны, которых там просто уже не должно было оказаться, и дал мне возможность позвонить Яне снова. Но к тому моменту я уже более-менее пришла в себя, хотя до сих пор напоминаю сама себе этакого Франкенштейна, которого сляпали, сшили, слепили из разных, не всегда подходящих друг другу, частей.

Написанная мною пьеса стала своеобразным катарсисом, очистившим меня от прилипшей скверны и от наших тревожащих душу сказок – сказок, которые мне писала Яна, и тех, которые писала ей я. Их было немного, и первую написала мне она: странную историю про то, как солнечный бог Ра подослал ей меня, загадочную и бесноватую, краеугольным камнем, девочкой-скрипкой явившуюся в ее жизнь. Она приманила меня сумасшедшей мечтой, именно такой, какой и можно было приманить только меня, поймать в сети, скрутить по рукам и ногам… А потом была моя первая сказка. Про нее.

Когда-то давно, в иных мирах и пространствах, Мастер Света вложил своей Ученице в солнечное сплетение белую жемчужину – энергетический шар света и любви к миру. Она с благодарностью приняла этот дар и обещала нести любовь людям. Шли годы, века, менялись планеты, города, страны… Маленькая жемчужина оказалась забыта. Она по-прежнему покоилась в груди девочки-ученицы, но та спала. Девочка не замечала знаков, указывающих ей Путь, не понимала их, потому что заблудилась среди времен и миров.

Факиры пытались привлечь ее внимание огненными шарами, море показывало ей жемчужины, спрятанные в раковинах, небо зажигало свои звезды… Но девочка спала, и спала жемчужина…

Но вдруг, сквозь сон и туман, к ней пришла Она. Апельсин. Рыжий клубок счастья. Дразнящий, раздражающий, ехидный, невозможный. «Хочешь, – говорит, – я возьму тебя на ручки? И буду улыбать тебя, пока ты не выдохнешь музыку, скрипка моя?»

И девочка проснулась. И проснулась жемчужина в ее груди, ставшая вдруг такой же ослепительно-оранжевой, как и всё пространство вокруг.

* * *

…А Мастер Света довольно улыбнулся и закрыл глаза. Теперь всё было в порядке.

* * *

Сказки… сказки… сказки… Мечта о сказке застит глаза на реальность, в которой живут далеко не столь красиво. В любви как на войне: получают раны, «несовместимые с жизнью», когда вываливаются внутренности, вышибают мозги, стреляют в спину, когда ты бежишь, бежишь из последних сил и открывается уже не второе, а третье дыхание, и ты знаешь, что если не успеешь добежать, то не выживешь в этой кровавой адской суматохе, где каждый сам за себя, и в итоге может не остаться ни победителей, ни побежденных… А в перерыве между боями ты вместо писем пишешь сказки, пытаясь осознать ту фантастическую грань между бытием и небытием, на которой существуешь в этот растянувшийся бесконечно миг. Вторая моя сказка была не такой радужной, когда я уже начала осознавать, что с тебя из любопытства просто медленно снимают шкуру, как ребенок, который отрывает у бабочки крылья, чтобы глянуть, как будет корчиться и извиваться тот маленький червячок в бессильной попытке подняться к небу, не понимая, что больше никогда-никогда не ощутит того безграничного чувства свободы и полета, которое было ему раньше по силам.

Жила-была на свете маленькая луковка. Она была умная и быстро поняла, что в этой жизни надо наращивать на кожу слои, чтобы не ранить свое нежное тельце. Слой за слоем наращивала она кожицу, кутаясь в чешуйки, как в одежду, и скрывала свою сущность за ними, коричневыми, неприглядными с виду, но ломкими и хрупкими – как оказалось.

* * *

Потом пришел человек, снял всю одежку с луковки и заплакал. И луковка тоже заплакала, терпкими, едкими слезами. Ей было неуютно такой белой и обнаженной, такой беспомощной – ведь ранить ее теперь стало так просто.

* * *

…А потом ее порубили на луковый суп.

* * *

Вот так. А потом на луковый суп. Не в этом ли сермяжная правда жизни? Люди ищут иногда ответ на этот вопрос, а вот что они в итоге находят… Я до сих пор не могу разобраться в том, кто же такая Яна. При всех ее негативных чертах характера, о которых ты наслышана, в ней невероятно много добра, хотя она и говорит достаточно часто, рисуясь перед окружающими: «Вот такое я говно – и такое я давно». Она помогает людям. Ездит и отвозит в хосписы и в специальные центры для бомжей деньги, старые куртки, свитера, сапоги, одеяла, покупает памперсы и лекарства. И это отнюдь не поза, а естественный человеческий порыв, вроде бы несовместимый с другими ее действиями. Ты понимаешь, что просто не можешь осознать этого человека, вычислить, наклеить ярлык, поставить в своем сознании на определенную полочку и повесить одну из табличек: «Любовь», «Совершенство», «Яд», «Говно», «Чудовище» и так далее. Хотя последнее все же ближе к истине. Она присылала мне читать старые письма, которые ее бывшая подруга когда-то писала своей знакомой, пытаясь так же, как и я, избыть боль любви к Яне. Не помню, каким образом они к ней попали, да это и несущественно.

Я до сих пор ломаю голову: послала она мне их, потому что пожалела, попыталась показать, что она собой представляет и какую боль несет людям, или потому, что захотела в очередной раз покрасоваться. Я почему-то думаю, что все же первое. Я всегда стараюсь думать о людях лучше, ведь если изначально представлять себе, что все они «говно» и «чудовища», тогда зачем, спрашивается, жить и приводить в этот мир детей? Когда все так изначально мрачно и беспросветно. Хотя в какой-то момент мне и ощущалось именно так, и я написала свою третью сказку.

Может быть, кто-то однажды увидел, как с неба упала яркая звезда… Кто-то определенно это видел. И эта звезда звалась «Любовь к людям». Естественно, она была женщиной, Афродитой. Никто из тех, кто встречался с ней, не догадывался о ее происхождении, и знала ли об этом она – тоже остается загадкой. Может быть, да, а может быть, и нет. Неизвестно.

* * *

Любовь ходила по миру и заглядывала людям в глаза, но люди равнодушно отворачивались – им не нужна была любовь. Они знали слова «страсть», «вожделение», «предательство», «обман» – простые и понятные слова, а любовь… Да что это такое, в конце концов? Сколько можно мотать людям нервы, искушая их сказкой о том, чего в природе не существует? А? Что вы молчите? Вот-вот, не знаете… И я о том же… А потом ее просто сожгли на костре… Нет – распяли на кресте… Утопили в реке… Короче, что-то такое с ней сделали нехорошее, после чего ее не стало.