В наших исследованиях этот вопрос прояснился, когда мы обнаружили, что катары в Окситании занимались довольно активной деятельностью, которую мы определили в предыдущей главе как «эксперименты с феодальным экономическим строем».

Едва ли можно считать совпадением, что богомилы делали то же самое. Начиная с самых ранних упоминаний об этой ереси в X веке их связывали с общественными, экономическими и политическими неурядицами. «Они учат своих последователей не подчиняться их хозяевам», — предупреждал монах Козьма, обличавший богопротивные деяния этой, казалось бы, новой ереси. «Они презирают богатых, ненавидят царей, насмехаются над вышестоящими, укоряют бояр. Они верят, что Бог в ужасе смотрит на тех, кто трудится на благо царя, и советуют крепостным не работать на своих хозяев».[185]

Неудивительно, что на основании таких материалов многие историки сочли богомильство «основой… общественного движения, направленного против феодального угнетения».[186]Другие не соглашаются и говорят, что нам следует «остерегаться приписывать слишком большое значение социальному анархизму богомилов и видеть в них славянских коммунистов эпохи Средневековья».[187]С нашей точки зрения, оба аргумента не вполне корректны. Богомилы не были средневековыми коммунистами, поскольку коммунизм является материалистическим мировоззрением и имеет дело только с физическим миром, но точно так же богомильство не являлось основой общественного движения. Свидетельства убеждают нас в том, что богомильское вероучение, как и катаризм, было первым и последним духовным движением, заинтересованным исключительно в освобождении душ. Стремление к этой духовной цели, а не какие-то обычные признаки «общественного движения» неизбежно вело богомилов к революционному поведению в материальном мире. Оно вдохновляло их на критику земных иерархий и целенаправленно создавало мятежные настроения.

Такой же феномен «социальной инженерии, сочетавшейся с дуалистической ересью», наблюдался и в других частях Европы. В предыдущей главе мы показали, что катары сами занимались созданием класса профессиональных ремесленников — особенно ткачей и других работников текстильной и бумажной индустрии. Таким образом, просвещение бедняков через развитие ремесленных навыков шло рука об руку с распространением веры. Поэтому нас не удивляет, что итальянские исследователи нашли доказательства существенных связей между катарами и ремеслом изготовления кошельков. Как и ткачество, это занятие служило удобным прикрытием для миссионерской деятельности и позволяло проповедникам катаров путешествовать инкогнито, «производя и продавая свои товары и в то же время заводя еретические связи».[188]

Несмотря на то что дуалисты признавались в ненависти к этому миру, такие стратегии показывают, что они без колебаний пользовались вполне мирскими и практичными методами, чтобы обращать в свою веру прихожан официальной христианской церкви. После странствий вместе с итальянскими катарами в начале XIII века некий Иво из Нарбонна сообщил, что они обычно «посылали в Париж способных студентов почти из всей Ломбардии и некоторых городов Тосканы. Там некоторые изучали логику, другие теологию, стремясь укрепиться в своих заблуждениях и ниспровергнуть католическую веру».[189]Такие свидетельства расчетливости и продуманной стратегии не вступают в явное противоречие с духовной целью катаров с учетом того, что они верили в свое участие в борьбе двух противоположных начал за человеческие души, борьбе, которая часто заканчивалась смертью. Если позволить католической церкви навсегда погасить свет катаризма, то души людей тоже навсегда окажутся утраченными. При таких высоких ставках и дьявольской природе врага любые средства, честные или нечестные, с их точки зрения, были оправданными.

Школа ереси

Другое свидетельство того, что катары и богомилы участвовали не только в общественной пропаганде, но и в скоординированном «заговоре» с целью ниспровержения официального христианства, дает исследование методов, которыми они пользовались для обращения в свою веру. Тесное сходство приемов и процедур, используемых в обеих сектах, указывает на одинаковую подготовку. Здесь опять возникает впечатление, что мы имеем дело с вполне приземленными и расчетливыми людьми, вовсе не чуждавшимися путей этого мира.

Они также обнаруживали хорошее знание основных принципов психологии: курс миссионерских наставлений начинался с легко усваиваемых общих мест, и лишь потом они мало-помалу переходили к более глубоким и еретическим — а значит, потенциально шокирующим — аспектам своего вероучения.[190]Евфимий, допрашивавший монаха Василия в Константинополе, пока тот ожидал своей казни на ипподроме, узнал, что богомилы начинали с наставления своих последователей в тех верованиях и обрядах, которые они разделяли с православной церковью, «приберегая свои богомерзкие доктрины до более позднего времени и доверяя их лишь более посвященным в их нечестивые таинства».[191]Иными словами, цель заключалась в том, что бы постепенно отделить потенциальных кандидатов от убеждений, в которых они воспитывались, прежде чем попытаться заменить эти убеждения альтернативной дуалистической системой.

Другим методом, использовавшимся проповедниками катаров и богомилов, было обращение к здравому смыслу и скептицизму обычных людей для развенчания церковных обрядов — а отсюда, по аналогии, всей религиозной конструкции, на которой они были основаны. Излюбленной мишенью катаров была литургия: они просили прихожан тщательно и объективно обдумать все подробности этого церковного ритуала. К примеру, когда они принимали хлеб и вино Святого Причастия, разве можно было представить — хотя католические священники учили их этому, — что они употребляют подлинное тело и кровь Христову? Разве это не противоречило здравому смыслу, если не сказать больше? Все когда-либо существовавшие католики служили литургию и принимали Святое Причастие в течение многих столетий. Если бы они действительно употребляли физическое тело и кровь Христа, то он должен был быть по меньшей мере размером с гору, с венами, подобными рекам, что на самом деле не соответствовало действительности. Более того, подходя к проблеме с другой стороны, катарские проповедники часто напоминали о таких малоприятных вещах, как процессы пищеварения и их конечные продукты. Неужели добрые люди, которые действительно любят Господа, хотят пропускать Его тело и кровь через свой кишечник?[192]Что за религия требует от них участия в столь нелепых и, откровенно говоря, каннибалистских обрядах? Таким образом, соображения логики, здравого смысла и хорошего вкуса заставляли усомниться в правоте церкви в этом основополагающем вопросе еще задолго до того, как наступало время переходить к более чувствительным катарским доктринам, таким, как догмат о нематериальной природе Христа.