Внезапно я просыпаюсь. Оказывается, я уснула, убаюканная восторженным голосом чтеца. Где же Иветта? Я внимательно вслушиваюсь в окружающий меня мир, пытаясь выяснить ее местонахождение. Ага, в саду. С кем-то разговаривает. Узнаю голос Элен, она говорит: «До свидания». Иветта наконец возвращается.

— Вам везет: Элен принесла целую кучу кассет.

Просто класс. Не иначе как полное собрание сочинений — триста шестьдесят шесть томов.

— Хотите послушать одну из них прямосейчас?

Мой палец остается недвижим.

— Хотите пить?

Палец по-прежнему недвижим.

— Может быть, есть хотите?

Палец словно прирос к ручке кресла.

— Или вам надо пописать?

Никакой реакции.

— Вы хотели повидаться с Элен?

Палец недвижим. Я чувствую, что Иветта уже начинает нервничать.

— С кем-нибудь другим?

Я приподнимаю палец.

— С Виржини?

Палец остается недвижим.

— Это как-то связано со вчерашним несчастным случаем?

Я приподнимаю палец.

— Значит, вы хотите поговорить с полицией?

Я приподнимаю палец. Иветта, ты просто умница. Как только мне станет получше, я прибавлю тебе жалованье, я сделаю тебя своей наследницей, я…

— Вы хотите, чтобы я пригласила этого длинного зануду-комиссара?

Я приподнимаю палец.

— Хорошо, раз уж вам это может доставить удовольствие.

Она направляется к телефону. Прекрасно. Все идет как надо. Я вполне могу держать ситуацию под контролем.

— Комиссар в Париже, вернется только в понедельник. Ох, совсем забыла: у меня же кролик в духовке!

Она поспешно бросается в кухню — звук такой, будто проскакал целый полк всадников. Остается лишь надеяться, что Иссэр вернется не слишком поздно; либо на то, что Виржини просто сочинила очередную небылицу.

Звонят в дверь. Наверное, мне стоило бы нанять еще и горничную — исключительно для того, чтобы она открывала дверь и как в театре — трижды стучала палкой.

На сей раз явилась Клод Мондини. Целует меня в обе щеки — очень быстро: чмок, чмок; от нее пахнет туалетной водой с ароматом жимолости.

— Бедная моя Элиза! Какое счастье, что все так хорошо закончилось! Я всегда говорила, что этот лес — опасное место. И запрещаю детям там играть. Жан-Ми тоже шлет вам привет и поцелуи. Ой, у вас чем-то так вкусно пахнет. Что у вас там в духовке, Иветта?

— Кролик в горчичном соусе.

— Наверное, просто божественное блюдо! Ну а теперь, бедняжка моя Элиза, надеюсь, у вас все в порядке?

Я приподнимаю палец.

— К сожалению, не могу посидеть с вами подольше: нужно еще заняться подготовкой к прогулке на каноэ, которую мы устраиваем в воскресенье для ребятишек из Турбьер. Я знаю, что вам нелегко живется, Элиза, но если бы вы только видели этих несчастных малышей… их детство проходит в столь удручающем окружении… Ладно; чмокаю вас в щечку и убегаю… Иветта, если вам понадобится какая-нибудь помощь, вы нам непременно позвоните, хорошо?

— Да, конечно, спасибо.

— До свидания, Элиза, до встречи!

Она уходит, оставив после себя лишь легкий весенний аромат жимолости. Я остаюсь сидеть в некотором ошеломлении: интересно, сколько она здесь пробыла — три минуты или четыре? Тем не менее я чувствую некоторое облегчение, ибо в глубине души основательно побаивалась, как бы она не убедила Иветту в необходимости возить меня по воскресеньям к утренней мессе — чтобы я «тоже имела доступ к духовным ценностям».

По воскресеньям мы с Бенуа обычно валялись в постели до одиннадцати, болтая о всяких пустяках… Мне очень тебя не хватает, Бенуа.

Пять дней полного спокойствия. Просто великолепно. Никто меня не лапает, не колет иголкой, не пытается убить. Два часа Бальзака в день, превосходная погода, сочная клубника, вдобавок Рэйбо расхваливает меня на все лады. Ибо похоже, что вслед за указательным пальцем вся моя левая рука начинает понемногу оживать. Господи Боже мой, если бы только это оказалось действительно так! Если бы она вновь обрела способность двигаться, я бы научилась писать левой рукой, могла бы помахать ею в знак приветствия или прощания — и вообще подавать уйму разных знаков: два пальца в виде буквы «V» — победа; кружочек из пальцев — полный ноль по всем позициям; большой палец вниз — знак недовольства, а вверх — о'кей, все в порядке; я могла бы скрестить пальцы, отгоняя дурную судьбу, и вообще — делать все, что человек может делать рукой! Теперь я целыми днями упражняюсь, как безумная. Я овладею этой проклятой рукой, более того: вот так — кусочек за кусочком — я заставлю работать все свое тело; клянусь — заставлю, причем до такой степени, что в один прекрасный день смогу встать и вырубить эту осточертевшую мне кассету!

Должно быть, сам Всевышний услышал меня, ибо вдруг воцарилась-таки тишина. Ах да: наверное, уже час дня и Иветта хочет послушать новости. Бу-бубу, сначала — новости из-за рубежа… новый план по борьбе с терроризмом… возмущение фермеров… премьер-министр… война тут, война — там… наводнение на Юго-Востоке — до этого, помнится, там была засуха… первый сдвиг в расследовании убийства Микаэля Массне — полиция разыскивает некоего свидетеля… Что?

— Элиза, вы слышали? — восклицает Иветта; последняя новость явно повергла ее в состояние крайнего возбуждения.

Я приподнимаю палец.

— Сейчас позвоню Элен. Может быть, она знает чуть больше, чем они сказали.

Я вся обращаюсь в слух, но новости на этом и заканчиваются. Теперь передают прогноз погоды: солнечным дням скоро придет конец, синоптики предсказывают довольно холодную осень и раннюю зиму — конец развлечениям, первое сентября уже на носу. Иветта возвращается:

— Она тоже слышала новости, но совершенно не в курсе, о чем именно идет речь. Похоже, сообщение не на шутку взволновало ее. Вообще-то комиссар мог бы лично ей рассказать и подробнее: как-никак ее это касается самым непосредственным образом… Тем более что, работая на полставки, она не может целыми днями не сводить глаз с Виржини.

Первый сдвиг… Мне не терпится поговорить с Иссэром. Бедная Элен! Она ведет себя всегда так сдержанно, что люди частенько забывают о том, какую страшную драму ей довелось пережить. Ни она, ни Поль никогда даже не упоминают о Рено; Иветта как-то сказала мне, что все его вещи они отдали какой-то католической благотворительной организации. Кажется, только в столовой у них висит его фотография. Симпатичный такой темноволосый мальчонка с голубыми глазами, весело оттопыренными (по словам Иветты) ушами и веснушками на носу. Он совсем не похож на Виржини — та, как выяснилось, действительно блондинка, однако с подстриженными каре волосами и карими глазами. Иветта говорит, что девочка просто восхитительна — «ну прямо куколка»; я же, однако, подозреваю ее в некоторой предвзятости.