чтобы не споткнуться, едва успевают на теплоход, но уже другой. В обратный путь устраиваются на корме, над винтом, палуба дрожит.

Палуба пуста, лишь еще одна пара занимает столик в закрытом салоне, мужчина и женщина, Поль их не видит, увидит вскоре, он сел к ним спиной, напротив Жанны, он устал, его утомило солнце.

Жанна сквозь солнечные очки наблюдает за парой, она узнала молодого блондина, на этот раз ей хочется поговорить об этом с Полем. Ее порыву требуется соучастие Поля, но Поль, которому надоело смотреть на проплывающий берег, решает пересесть, чтобы посмотреть на водный простор, темно-зеленую ширь воды, горы, вырисовывающиеся вдали, подсказывающие плавный изгиб мыса или какой-то пролив, вновь садится рядом с Жанной, смотрит на палубу.

Ты видела? спрашивает он. Что? спрашивает Жанна. Вон того парня с женщиной в сером. Да, отвечает Жанна, и что? Это он, говорит Поль. Кто он? Ну, он, говорит Поль, тот тип, что приезжал к нам устранить засорение. Нет, говорит Жанна, ты, наверное, ошибся, он на него просто похож, вот и все. Да, возможно, говорит Поль, ну ладно, но все же, ты представляешь? А если это он? И что? спрашивает Жанна. Я не представлял себе его с такой женщиной, говорит Поль. Почему? спрашивает Жанна, что в ней такого особенного? Ничего, отвечает Поль, ничего, ну, не знаю, но все же ты представляешь? А если это действительно он? Я должен пойти посмотреть. Он встает. О, нет, просит Жанна, нет, послушай, сядь, вернись.

Поль лавирует между скамьями. На полпути до закрытого салона оказывается уже довольно близко, смотрит, пристально, бесцеремонно, беззастенчиво, настойчиво, как негр, впервые увидевший белого, брюнет — блондина, узнает Премини, совершает заход, теперь он его опознал формально. Поль подходит к столику, к паре. Сесилия видит, что кто-то подходит и убирает свои руки, Премини держал ее руки в своих ладонях, Премини наконец-то удалось взять ее руки, и вот, как назло, кто-то. Он смотрит на Поля, узнает Поля. Вот это да, произносит он.

Мы на одном корабле, говорит Поль. Ну да, говорит Премини. Вы были в Лозанне? спрашивает Поль. Ну да, отвечает Премини. Вы тоже? спрашивает он. Ну да, отвечает Поль, когда я вас узнал, то решил с вами поговорить. Вижу, говорит Премини, и что хотели сказать? Я хотел у вас спросить, отвечает Поль. Что? спрашивает Премини. Вы не против, если мы приедем завтра вас послушать? спрашивает Поль. Ну нет, отвечает Премини, вы знаете, где это? Да-да, отвечает Поль, я даже вас удивлю, я знаю, как вас зовут. Премини глядит на Сесилию. Поль ревнует ко взгляду Премини. Он глядит на Сесилию. Она глядит на Премини. Он ревнует ко взгляду Сесилии. Будь он на самом деле безумным, он бы бросился между ними. Осознает, что безумие уже подойти сюда ради этого, его самого забавляет роль встрявшего чужака, роль безумца, который все видел, он видел, как Сесилия убрала руки, тут же понял, что Премини. Ему хотелось сказать: Малыш, ты влип, эта женщина не для тебя, это такая морока, и даже не для меня, особенно не для меня, а для тебя и подавно, нет, но ты на себя посмотри. Он продолжает: Базиль Премини, ведь так? Затем: Нас с женой поразило, мы задумались о происхождении вашей фамилии. Затем: Моя жена — эта дама, которая сидит там. Премини смотрит на женщину, которая сидит там, в глубине, под швейцарским флагом. А эта дама, указывает он на Сесилию — словно желая сказать: И у меня есть жена — это Сесилия, я представляю вам Сесилию. Поль глядит на Сесилию. Она глядит на него. Бр-р. Очень приятно, говорит Поль, затем: Ну, тогда до завтра.

Сесилия и Премини посетили музей современного искусства, в залах они теряли друг друга из виду, один застывая в одном, другая — в другом, вновь находили, до чего же приятно видеть, как она появляется снова, подходит к нему, он стоит перед картиной Макса Эрнста под названием «Невидимая женщина», или «Одна невидимка», или «Невидимка». Наконец-то ее увидели, произносит Премини. Сесилию это смешит.

3.3

Она забыла свой платок. Пока она об этом еще не знает. Заметит, выходя из дома. Когда она увидит, что машина опять с открытым верхом — слово «опять» подчеркнуто, — она увидит себя вновь растрепанной, с волосами взлохмаченными, как у сумасшедшей, и скажет: Черт, мой платок.

Она выходит из дома, видит кабриолет «ТR3» с открытым верхом. Ах, мой платок, говорит она дочери, подожди, я сейчас вернусь, минутку. Дочь спрашивает себя, что именно забыла мать. Она спрашивает об этом у матери. Сесилия, уже развернувшись, торопливо отмахивается и заходит в дом. Дочь соглашается: Ладно, подождем, затем смотрит на часы, думая: Если не приедем заранее, не останется сидячих мест, затем снова ходит взад и вперед, наматывает километры. У нее не хватит времени намотать даже один. Да и сто метров, вообще-то, не намотаешь. Чуть больше, чуть меньше, а ровно сто — так не бывает. Если, конечно, не наматывать специально, но в таком случае уже не ждешь ничего и никого. Или сходишь с ума, надеясь вернуть то, что не приходит или медлит прийти или вернуться.

Мать возвращается, садится или, точнее, проваливается в машину, в этих фиговинах все так низко. И так твердо. Хотя внутри чувствуешь: жизнь бьет ключом. Да, малышка? Дочь резко трогает с места. Она улыбается. Она думает о Филиппе, который, вот так отъезжая, потерял задний мост в тот день, когда. Она была с ним. Они остановились на светофоре, рядом большая фура. Водитель свешивается из окна кабины и с высоты своей махины спрашивает у него: Эй, малый, как ты заработал на английский кабриолет, небось, своей жопой? Филипп смотрит на подружку, потом на водителя, потом говорит: Нет, ртом, затем хохочет, резко газует, и бум. Эти «триумфы» всегда были хрупкими.

Сесилия решает не завязывать платок на затылке, завязывает его под подбородком. Дочь смотрит на нее, как бы говоря. И говорит. Твои жалкие ухищрения, вот что она ей говорит. Смотри на дорогу, отвечает Сесилия, заправляя прядь под платок у виска, затем глядя на себя, чтобы понять, как она выглядит, находя себя совсем даже ничего, думая: Не такая я и уродина, как она говорит, старше нее, это правда, но намного лучше нее; затем глядя на дочь, сравнивая: И за кого она себя принимает, эта выпендрежница? эта кубышка, я имею право так думать, ведь разве она сама, она