Подобно многим представителям своего класса, Тагор был воспитан на западной философии и литературе (в 15 лет он перевел шекспировского «Макбета» на бенгальский язык). На его философию образования, вероятнее всего, в определенной степени повлияли идеи Руссо. Многие мысли Тагора демонстрируют также влияние космополитических взглядов французского философа Огюста Конта (1798–1857), который также повлиял и на Джона Стюарта Милля, написавшего о Конте целую книгу[48]. Мы можем даже говорить о породненности Тагора и Милля: мысль Тагора о религии человека близка мысли Милля о религии человечества, и обе они восходят к всеобщему сочувствию Конта. Тагор и Милль испытывали одинаковое отвращение к тирании традиций и устоев; оба были активными поборниками свободы личности.

Если на самого Тагора оказали влияние западные мыслители, то его собственное учение пользовалось еще большим влиянием. В его школу беспрерывно приезжали художники, танцовщики, писатели и педагоги из Европы и Северной Америки, которые увозили с собой его идеи. Тагор встречался и переписывался с Марией Монтессори. Она побывала в Шантиникетане и наблюдала за ходом педагогического эксперимента. Леонард Элмхирст провел в школе Тагора несколько лет, а затем вернулся в Британию и создал прогрессивную гуманитарную школу Дартингтон-холл. Эта школа и по сей день остается образцом учебного заведения, дающего то образование, в защиту которого я выступаю. Вероятно, Тагор оказал влияние и на Джона Дьюи. Такого рода связи установить непросто. Да и сам Дьюи редко упоминал о повлиявших на него идеях, однако мы знаем, что Тагор много времени проводил в Иллинойсе (он приезжал навестить сына, который изучал агрономию в Иллинойском университете) как раз в те годы, когда Дьюи создал свою Лабораторную школу. В любом случае и независимо от того, повлиял ли Тагор на Джона Дьюи, оба мыслителя придерживались весьма близких представлений о критическом мышлении и гуманитарных науках.

Тагор испытывал отвращение ко всем школам, в которые когда-либо ходил, и стремился как можно скорее покинуть каждую из них. Ему были ненавистны механическое заучивание и обращение с учеником как с пассивным существом, сосудом, в который следует вливать представления о культурных ценностях. Романы, рассказы, пьесы Тагора проникнуты идеей о том, что человеку следует ставить под сомнение прошлое и знать, что перед ним открывается великое множество возможностей. Однажды Тагор выразил свое мнение по поводу пассивного зазубривания материала в притче о традиционном образовании под названием «Как обучали попугая»[49].

У одного раджи был красивый, но глупый-преглупый попугай. Раджа решил, что птицу следует обучить, и созвал для этого на совет пандитов – ученых брахманов – со всех концов страны. Те принялись спорить о методике обучения и особенно об учебниках: «Для нашего дела потребуется немало книг», – сказали они. Но прежде всего приготовили для учебы прекрасную золотую клетку и заперли в ней птицу. Затем мудрые пандиты представили радже разработанный ими метод обучения во всем его великолепии. «Система обучения оказалась настолько значительной, что птички за ней не было даже видно». Пандиты же, «вооружившись каламом[50]и палкою, снова принялись школить птицу».

Но птица умерла. Никто не заметил, как и когда это произошло, но недобрая весть дошла до раджи, и тот призвал к себе племянников, которым было поручено воспитание попугая, и воскликнул:

– Что я слышу, дорогие племянники!

– Ничего особенного, махараджа, – отвечали они, не моргнув глазом. – Воспитание попугая закончилось.

– Он по-прежнему прыгает? – полюбопытствовал раджа.

– Что вы?! – отвечали племянники.

– Все летает?

– Нет

– Поет песни?

– Нет, нет.

– Пищит, когда ему не дают зерна?

– Нет, повелитель.

– А ну-ка принесите мне птицу, я сам посмотрю. Птицу принесли… Раджа ткнул в птицу пальцем.

Она – ни гугу. Только в животе у нее зашуршали-зашелестели листы бумаги.

А под ясным небом, на весеннем ветру плавно качались ветви, и свежее дыхание молодой листвы разливалось в расцветающей роще[51].

Ученикам школы Тагора в Шантиникетане такая печальная участь не грозила. Все их обучение было направлено на формирование способностей к самостоятельному мышлению, активному участию в политической и культурной жизни, на отказ от простого следования традициям. Кроме того, Тагор крайне болезненно относился к тому, какое несправедливо тяжкое бремя возлагало на женщин традиционное общество. Именно женщины в его пьесах и рассказах задавали самые острые вопросы, ведь недовольство своей судьбой побуждало их сомневаться и размышлять. В танцевальном спектакле Тагора «Карточное королевство» все жители королевства двигались механически, изображали двухмерность жизни, которую определяла картинка на каждой из карт, однако затем женщины принимались размышлять и задавать вопросы. Таким образом, сократизм Тагора, как и его хореография, были вызваны к жизни его страстным стремлением защитить права женщин, а также его собственным печальным опытом обучения в традиционных школах.

Созданная Тагором школа во многих отношениях была совершенно нетрадиционной. Большинство занятий проводилось на улице. Гуманитарные науки и различные виды искусства преподавались на протяжении всего курса обучения; как мы уже сказали, талантливые художники и писатели приезжали в школу, чтобы принять участие в эксперименте. Однако сократическая дискуссия оставалась ядром программы обучения и методики преподавания. Учеников призывали к обсуждению решений, относящихся к их повседневной жизни, и к самостоятельной организации собраний. Во всех учебных планах школа описывается как самоуправляемое сообщество, в котором детей поощряют к интеллектуальной независимости и свободе. В одной из программ Тагор пишет: «Разум получит необходимые ему впечатления… благодаря полной свободе анализа и формулирования вопросов; в то же время он вынужден будет мыслить самостоятельно… Наш разум обретает настоящую свободу не потому, что получает материалы для восприятия или перенимает представления других людей, но потому, что он формирует собственные стандарты и мнения, формулирует собственные мысли»[52]. Из описаний методов работы Тагора следует, что он постоянно ставил перед учениками задачи и добивался ответов, задавая им вопросы в духе метода Сократа.