И всё-таки Владимир признает вину перед двоюродным братом: «Если начнешь каяться перед Богом и ко мне отнесешься добросердечно, послав своего посла или епископа, напиши грамоту с правдою, тогда и волость получишь добром и наше сердце обратишь к себе, и будем жить лучше, чем прежде: я тебе ни враг, ни мститель. Не хотел я видеть твоей крови у Стародуба, но не дай Бог видеть мне крови от руки твоей, ни от повеления твоего, ни от кого-либо из братьев. Если я лгу, то Бог свидетель и крест честной! Или тот грех мой, что пошел на тебя к Чернигову из-за поганых? В этом я каюсь, я выражал сожаление об этом перед братьями, и снова повторил, потому что ведь человек я» (4, 235). Владимир Всеволодович понимал правоту Олега, только до поры до времени не хотел её признавать. Князь видел, как постоянные несправедливости в отношении родственника привели к братоубийственной войне, значительно ослабившей военный потенциал Руси перед лицом половецкой угрозы. Погром Киевской и Переяславской земли весной – летом 1096 г. забыт не был. Поэтому Мономах отказался от амбиций в отношении Чернигова, проявив уважение и благородство к поверженному сопернику. Олег и Давыд оценили поступок родственника, с этого времени братья начинают поддерживать Мономаха и его политические мероприятия. Это наглядно проявилось во время ноябрьского кризиса 1097 г.

* * *

Трагические события, случившиеся после княжеского съезда в Любече, летописец объясняет просто: «Дьявол опечален был этим согласием» (4, 242). Когда не хочешь вникать в суть вопроса, очень удобно свалить всё на лукавого, позиция беспроигрышная. Хотя всё было гораздо сложнее, чем происки нечистой силы. Дело в том, что волынский князь Давыд Игоревич очень боялся лишиться своего удела. Выражаясь современным языком, это было фобией князя. В молодости Давыду довелось побывать в роли изгоя, поэтому он очень хорошо знал, что бывает с теми, кто лишился княжеского стола. Судя по всему, о страхах князя ведало его ближайшее окружение и умело этим пользовалось. Имена советников Давыда известны – некие Туряк, Лазарь и Василь. Причины, почему они стали толкать своего князя на преступление, неизвестны, летописец вновь всё сваливает на козни дьявола: «И влез сатана в сердце некоторым мужам, и начали они наговаривать Давыду Игоревичу, будто «Владимир соединился с Васильком против Святополка и тебя» (4, 242). Даже если согласиться с летописцем и сделать крайним лукавого, то слова бояр упали на благодатную почву, Давыд услышал то, что давно боялся услышать.

Князь Василько Ростиславич княжил в Теребовле и был соседом Давыда Игоревича. Василько был сильным и целеустремленным человеком, князя переполняла жажда деятельности. Впоследствии он сам рассказал о своих планах и проектах: «Пришла ко мне весть, что идут ко мне берендичи и печенеги и торки, и сказал я себе: если будут у меня берендичи, печенеги и торки, – скажу брату своему Володарю и Давыду: дайте мне дружину свою младшую, а сами пейте и веселитесь. И подумал: нападу на землю Польскую зимой, а летом и возьму землю Польскую и отомщу за Русскую землю. И затем хотел захватить болгар дунайских и посадить их у себя. И затем хотел проситься у Святополка и Владимира идти на половцев – да либо найду себе славу, либо голову свою сложу за землю Русскую. Иных помышлений в сердце моем не было ни на Святополка, ни на Давыда» (4, 248). Энергии у Василька было хоть отбавляй, поэтому нет ничего удивительного в том, что Давыд боялся теребовльского князя. Вдруг тот захочет отнять удел у соседа? Своими силами справиться с Васильком Давыд не мог, он понимал, что брату всегда придет на помощь Володарь Ростиславич Перемышльский. Волынскому князю был нужен сильный союзник. Он нашел его в лице Святополка Изяславича, рассказав киевскому князю, что Василько и Владимир Мономах на него злоумышляют. Давыд сознательно лгал, но робкий и подозрительный Святополк легко поверил наветам на родственника.

Когда князья разъезжались по домам после съезда в Любече, Святополк и Давыд уговорили Василька заехать в Киев. Несмотря на предупреждения со стороны приближенных, князь прибыл в столицу, где был схвачен людьми Святополка и закован в цепи. На следующее утро Святополк струсил и хотел освободить Василька, однако Давыд настоял на ослеплении теребовльского князя. Пленника вывезли в Белгород и выкололи глаза, после чего Давыд отправил Василька во Владимир-Волынский. Пленника охраняли 30 стражников под началом Улана и Колчака.

Давыд торжествовал. У князя появилась возможность захватить удел соседа, он решил воспользоваться удобным моментом и повёл полки на Теребовль. Около города Бужска волынские полки встретила рать Володаря Ростиславича, пришедшего защитить удел брата. Давыд не рискнул вступить в битву и укрылся за городскими стенами. Володарь вызвал князя на стену и крикнул ему: «Почему, сделав зло, не каешься в этом? Вспомни, сколько уже зла натворил». Давыд во всем обвинил Святополка: «Разве я это сделал, разве в моем городе это было? Я сам боялся, как бы и меня не схватили и не сделали со мной того же; поневоле пришлось мне согласиться и действовать заодно». Володарь не стал вступать в дискуссию и потребовал освободить Василька: «Бог тому свидетель, а сейчас отпусти моего брата, и я с тобой заключу мир» (4, 248). У Давыда не было выбора, поэтому он отправил гонца во Владимир-Волынский с приказом привезти пленника. После того как Василька передали брату, Володарь сдержал слово и снял осаду города. Василько вернулся в Теребовль, Давыд ушел во Владимир-Волынский.

Василько не собирался прощать человека, сломавшего его жизнь. Весной 1098 г. братья Ростиславичи выступили в поход на Волынь, сожгли город Всеволож и перебили всё местное население. После этого осадили Владимир-Волынский. Не желая ввязываться в длительную осаду, братья напрямую обратились к горожанам: «Мы пришли не на город ваш, не на вас, а на врагов своих, на Туряка и на Лазаря, и на Василя, ибо это они подговорили Давыда, и Давыд послушал их и сотворил это зло. Если хотите за них биться – мы готовы, или же выдайте врагов наших». Такой подход оказался действенным, делегация жителей города направилась к Давыду и озвучила свои требования: «Выдай мужей этих, не будем биться за них, а за тебя биться можем. Иначе отворим городские ворота, а ты сам думай о себе» (4, 249). Попытки Давыда спасти приближенных успехом не увенчались, лишь Туряку удалось бежать из осажденного города в Киев. Мир был заключен после того, как Лазаря и Василя выдали Ростиславичам. По приказу братьев виновников ослепления Василька подвесили на деревьях и расстреляли из луков. Покарав злодеев, Володарь и Василько увели полки от Владимира-Волынского.

Усобица в Юго-Западной Руси, подлость Давыда и коварство Святополка грозили уничтожить достигнутые в Любече соглашения. Ситуация складывалась критическая, и Владимир Всеволодович обратился к братьям Святославичам: «Приходите в Городец, дабы поправить зло, случившееся в Русской земле и среди нас, братьев, ибо всажен в нас нож. Если же не поправим этого, то большее зло встанет среди нас, и начнет брат брата закалывать, и погибнет земля Русская, и враги наши половцы, придя, завладеют Русской землей». Олег и Давыд согласились с двоюродным братом: «Этого не было в роде нашем» (4, 245). В Киев прибыли посланцы Святославичей и Владимира Мономаха, погребальным колоколом прозвучали их слова для Святополка: «Зачем ты это зло учинил Русской земле и вонзил нож в нас? Почему ослепил брата своего? Если у тебя были какие-то обвинения против него, то обличил бы его перед нами и, установив его вину, наказал бы его. Теперь же объяви вину его, за которую ты сотворил такое» (4, 245). Малодушный и нерешительный князь попытался оправдаться и всю вину за содеянное преступление свалил на Давыда Игоревича: «Поведал мне Давыд Игоревич, что Василько брата моего убил, Ярополка, и меня хочет убить и занять волость мою Туров и Пинск, и Берестье, и Погорину, а целовал крест с Владимиром, что сесть Владимиру в Киеве, а Васильку во Владимире. А вынужден я свою голову блюсти. И не я его ослепил, но Давыд, который и привез его к себе» (4, 245–246). Посланцы не поверили словам Святополка: «Не оправдывайся, будто Давыд ослепил его. Не в Давыдовом городе был он захвачен и ослеплен, но в твоем городе взят и ослеплен» (4, 246). После этого делегация покинула столицу.