Июньская революция привела к власти «ревнителей благочестия», и она же расчистила путь для осуществления программы Неронова, той самой, которую двенадцать лет назад нижегородские попы изложили в челобитной на имя патриарха Иоасафа. С другой стороны, перед Ванифатьевым широко распахнулись двери для привлечения в Россию украинских и греческих ученых монахов исправлять богослужебные книги по греческим образцам, желательно древневизантийским. Как легко догадаться, именно в этом нижегородцы поступились принципами ради государственной поддержки выдвинутой ими программы.

И снова совпадение. Осенью 1648 г. протопоп Казанской церкви Климент по настоятельной просьбе царя впустил к себе Ивана Неронова, дабы «учение… сладкое» народу внушать о единогласии, аскетичном и трезвом образе жизни, осуждать языческие игры и традиции. Между тем 30 сентября (10 октября) того же года Алексей Михайлович подписал грамоту на имя Зосимы Прокоповича, епископа Черниговского, предложив ему трех учителей-иноков Кирилла Замойского, Арсения Сатановского и Дамаскина Птицкого «прислати к нам… для справки библеи греческие на словенскую речь на время… хто из них похочет нам, великому государю, послужити».

Подчеркнем, желание русского государя привлечь к книжной справе малороссов, по всеобщему мнению, в вере далеко не благочестивых, нисколько не покоробило и не возмутило Неронова. Наоборот, воодушевленный перспективой вещать в соборе у Кремля, «посреди торжища», где «мног народ по вся дни непрестанно… бывает», отец Иоанн как бы не заметил малороссийской угрозы и с головой окунулся в процесс перевоспитания русских людей. Так, компромисс, заявленный «Книгой о вере», обретал реальные черты. Впрочем, молодой царь отклика с Украины не дождался. Зато нижегородский поп к Рождеству Христову 1648 г. умудрился взбудоражить всю Москву, а по вопросу о единогласии и вовсе расколол ее жителей на меньшинство, «боголюбцев» одобрявшее, и большинство, метко окрестившее их «ханжами».

Кстати, в исторической литературе Неронова, применительно к 1648 г., часто именуют протопопом московского Казанского собора или просто «казанским протопопом». Однако еще С.А. Белокуров в монографии «Арсений Суханов» процитировал архивные документы, из которых видно, что протопопства в храме, возведенном Дмитрием Пожарским, нижегородский священник удостоился под новый 7158-й год, то есть перед 1 (11) сентября 1649 г. И еще 31 января (10 февраля) 1649 г. в ведомостях на получение царского подарка — шубы — он, по-прежнему, назывался «нижегородским попом». А приблизительную дату первой проповеди Неронова помогает установить «протокол» февральского Священного собора 1649 г., обнаруженный тем же Белокуровым: «… о том в ц[арско]м [граде] Москве уч[и]нила[сь] м[о]лва великая и всяких чинов православии[е] людие от церквей Бож[ии]х учали отлуча[тися] за долгим и безвременным пением».

Неронов и Ванифатьев — большевики XVII века — не привыкли долго убеждать сомневающихся в собственной правоте. Вспомните, как в 1636 г. первый затребовал указа патриарха для «наведения порядка» в Нижнем Новгороде. В Москве история повторилась. По смыслу сохранившегося отрывка ясно, что созыв собора спровоцировали распоряжение государя о повсеместном введении в столичных храмах единогласия (по примеру Казанского собора) и реакция на вердикт москвичей — массовый бойкот приходских церквей. Распоряжению, конечно же, предшествовало проникновенное наставление нижегородского попа, что и подтверждает «Житие Неронова»: «И тако Иоанн в велицем граде Москве жити начат к общей всех пользе. Бяше же ему от сердечныя к Богу теплоты обычай, яко егда прочитоваше народу святыя книги, тогда бываху от очию его слезы, яко струя, и едва в хлипании своем проглаголываше слово Божественнаго писания, сказоваше же всякую речь с толкованием, дабы разумно было всем христианом. Також де и пение церковное устави пети и глаголати единогласно и благочинно. И от того времени во всех святых церквах единогласное и благочинное пение уставися, ово учением протопопов Стефана и Иоанна, ово же повелением царевым.

В чесом пособствова и богомудрый архимандрит Всемилостиваго Спаса, иже на Новом, именем Никон, иже потом бысть митрополит Великому Новуграду».

В митрополиты Никона хиротонисовали в марте 1649 г. Б.И. Морозов в преддверии войны с Польшей никогда бы не позволил подобного рода игр с огнем. Вот и получается, что «благочестивая» церковная реформа стартовала ориентировочно в сентябре — октябре 1648 г. Ее совместили с приездом в Москву депутатов Земского собора, чтобы те прослушали «лекции» отца Иоанна и разнесли по стране благую весть. Храм на Красной площади ему подобрали не без умысла. Если не все, то большинство выборных от уездов и городов, естественно, в нем побывало, и неоднократно. А с открытием Уложенного собора Ванифатьев, конечно же, не медлил. Уже 16 (26) июля особое совещание высшей светской и духовной знати предписало «выбрати из стольников, и из стряпчих, и из дворян московских и из жильцов, из чину по два человека, также всех городов из дворян и из детей боярских взяти из больших городов, опричь Новагорода, по два человека, а из новгородцев — с пятины по человеку, а из меньших городов — по человеку, а из гостей — трех человек, а из гостинныя и из суконныя сотен — по два человека, а из черных сотен и из слобод, и из городов с посадов — по человеку». Кроме того, в тот день сформировали кодификационную комиссию (боярин Н.И. Одоевский, боярин С.В. Прозоровский, окольничий Ф.Ф. Волконский, дьяки Г. Леонтьев и Ф. Грибоедов) с заданием в архивах «на всякия государственныя и на земския дела собрать… государские указы и боярские приговоры», которые со «старыми судебниками справити». И по каким «статьям» резолюций царских или боярских «не положено», по тем «нанисати и изложити… общим советом» свои предложения, «чтобы московскаго государства всяких чинов людем, от болынаго и до меньшаго чину, суд и расправа была во всяких делех всем ровна».

Провинциальным делегациям велели приехать в Москву «на Семен день 157-го году», то есть к 1 (11) сентября 1648-го. А пока в глубинке решали, кому заседать на соборе, в Белокаменной творилось сущее безобразие: в течение июля-августа многих героев июньской революции арестовали и по надуманным обвинениям — мол, «играли в карты или зернь, или продавали табак и водку» или еще что-либо — выслали из Москвы «за сто первый километр». Зачем? Общепринятое мнение: партия Морозова мстила народным вождям за дни страха в июне. Вариант менее популярный: постарались избавить земские региональные депутации от сношений с мятежными приходами. А что, если верно иное: не мстительность и недоверие к соотечественникам сподвигли Ванифатьева к репрессиям, а куда более «уважительные» причины.

Кого выпроваживали из столицы перед Земским собором? Тех, кто позвал и вывел тысячи людей на «баррикады». Все они пользовались в приходах большим авторитетом. Недаром, по свидетельству Поммеренинга, многие жалели об их ссылке и стремились добиться помилования. Но тщетно, ибо опальные вожди умели разговаривать с народом и, разумеется, могли составить нешуточную конкуренцию официальному царскому проповеднику — Ивану Неронову. Не дай Бог, из среды вчерашних бунтарей выйдет талантливый и достойный оппонент отцу Иоанну. О чем при таком раскладе будут участники собора рассказывать по возвращении домой? Не об одной правильной, «благочестивой» точке зрения, а как минимум о двух. И еще вопрос, за какой последует большинство русских земель.