Эдем, омываемый морем. А потом легенда, в свой черед, через несколько тысячелетий, будет унесена водами океана, и больше об этом речи не зайдет.

Х подумала, что надо бы переименовать тот уголок острова, где она воплотила свои мечты. Как будут называть его отныне? Скала Мертвого дома, мыс Марии, утес Сгинувшего сада? Или бельведер Затонувших грез? Это ее уже не касалось. Пусть другие – грядущие поколения – сами решат.

XII

Х толком не знала – в обмороке она, в коме, в реанимации, более-менее жива или окончательно уничтожена, сражена наповал сердечным приступом, утонула, умерла от разрыва аорты. Она не знала – хотела ли она знать? Была ли способна знать? Она пережила страшный удар, травму всего своего существа, как будто это она, ее тело, ее душа, ее сознание были насмерть сражены морем. Как будто это ее оно веками подтачивало. Как будто это она сокрушена натиском штормов, уничтожена. Разрушена эрозией утеса, подрывной работой волн. Невероятной силы боль во всем теле одолела ее сопротивление. Ей казалось, что из нее вылилась вся кровь, что она сама растеклась, распалась на атомы. Это ли называется агонией? Мертва ли она или почти мертва? Она не знала. Потом этот острый момент рассосался, рассеялся, все улеглось, и она блаженствовала в странном промежуточном состоянии – между жизнью и смертью, между тьмой и светом, – погруженная в незнакомую среду, где парила в невесомости, а ее сознание и чувства бодрствовали.

Она услышала чей-то голос, чистый, ласковый, спокойный – очень близко и в то же время далеко, она не могла бы сказать, мужской это голос или женский, но язык понимала, и голос был ей знаком. «Держись и сохрани свой ум ясным. Не дай поглотить себя страданию. Если чувствуешь отдохновенное оцепенение рассудка, если погружаешься в безмятежную тьму, в успокоительное забвение, не поддавайся. Будь начеку. Те мысли, что ты знала прежде, в их бытность Х, разбегаются. Держи их вместе, не дай рассеяться. Молниеносная вспышка бесцветного и пустого света мелькнет перед тобой быстрее молнии и окутает тебя. Пусть испуг не заставит тебя попятиться и отключиться. Погрузись в этот свет. Отринь всякую веру в эго, порви со своей иллюзорной личностью, раствори свое Небытие в Бытии и будь свободна». Потом навстречу ей хлынуло ослепительное сияние. Была ли то проекция ее души или чудесная заря? От этого первозданного света стало больно глазам. Она растворилась в нем. Дала ему впитать себя, пока не ощутила, что исчезает.

Помимо этого голоса – быть может, в конце концов, откуда Х было знать, всплывшего изнутри ее, из глубины ее сознания, ведь голос смолк, дав ей свой совет, – ее теперешний мир был безмолвен. Из этого мира исходило ощущение покоя, он не был пуст: наоборот, необычайно насыщен и безмятежен. Х могла бы представить себя при дворе римских императоров, где охране как раз поручалось следить за соблюдением порядка и тишины вокруг государя. Тысячи людей были обязаны молчать, и царила тишина, не имеющая ничего общего с тишиной пустыни или безжизненных пространств. Тишина в мире Х не была тишиной пустоты, небытия, смерти, но тишиной обитаемой. В ней угадывалось присутствие людей, которые молчали, душ, которые старались ее не нарушить. То была тишина сосредоточенная, благоговейная – но не пугающая и не тревожная.

Звуки дома, шумы соседей, лай собак, крикливые чайки, утки с островных ферм, моторы, музыка – весь он, гомон обыденной жизни, исчез, словно канул в море. Х была далеко от всего, в уединении, вдали от мира, в другом мире, безмерно огромном. Остался только плеск волн, одна за другой, накатит, отхлынет, неотвязно, непрерывно. Их глубокая и ласковая колыбельная. Была ли то память? Тревога? Сон? Или снова желание?

Х мерзла, так ей казалось. По крайней мере, было искушение вспомнить атмосферу в доме, теплую и согревающую, живую, солнечную. Сказать по правде, мир Х не имел ничего общего с обледенелыми просторами, насколько хватает глаз, полярной стужей, заснеженными горами или острой сушью ледяных степей. Ни даже с чувственным миром прохладных вечеров, которые она помнила в конце лета, когда ужинала на своей террасе. Там, где она пребывала, не было холодно. Впечатление оказалось обманчивым. Жизнь принимала иные формы, была не так пестра, не так радостна. Но, если вдуматься, от нового местопребывания Х исходило странное ощущение: здесь было ни тепло, ни холодно. Эти понятия просто были здесь не в ходу.

Запахов тоже не было в этих краях. Ничего даже отдаленно похожего на то, чем пахло в доме, на острове – в разные времена года, в разное время дня… Запахи кухни – так пахла сама жизнь, праздник, радость, – запахи материалов, из которых построен дом, древесины, леса, окрестных лугов, запахи травы, сада после дождя… Запахи все новые и новые, смешанные, тончайшие, эфемерные, неизгладимые. Все это исчезло. Уступило место бескрайнему межзвездному пространству, безбрежной тишине, вечному покою.

Ее теперешний мир был не враждебным, не тревожным, не гнетущим, но он не был ничем ограничен. Это даже не вызывало головокружения. Здесь было легко, покойно. Постепенно обживаясь в своей новой реальности, Х увидела свою семью, близких, тех, кого любила. Она передвигалась в этом мире благодаря своим пяти чувствам. Ей ясно виделась ее жизнь, те, кто был рядом, ясно виделись ее хорошие и дурные поступки, подсчитанные с помощью белых и черных камешков.

Она обращалась к близким, к каждому из своих друзей, унесенных ветрами на все четыре стороны, и просила их рассказать ей про ее дом. Какой его образ они сохранили в памяти? Что полюбилось им в этой Марии, которую перемололо море, превратило в ничто? Чем, в конечном счете, стал дом в их душах? В воспоминаниях тех, рассеянных по свету, кого Х так приблизила к себе и так любила?

Одному полюбилась его скромность.

Другому его очарование, гармония, краски.

Большинство оценили вид.

Много поклонников нашлось у сада.

Одни вспоминали праздники, которые устраивали в нем.

Другие предпочли долгие дни отдыха и, уже тогда, тишины перед величием пейзажа.

Робер любил в нем мечтать. Как будто этот дом и был лишь кусочком мечты. Мечты в чистом виде.

Симон был счастлив приезжать туда на рыбалку. И еще счастлив, что стал в осуществлении этого дома единомышленником Х и смог вместе с ней провести в нем счастливые дни.

Женщины острова жили воспоминаниями и умели находить счастье в том, что было и прошло.

Женщины с континента были восприимчивы к деталям, к комфорту, к подписям дизайнеров мебели. И эти вечные их пересуды.

Одна девушка встретила там юношу – дети друзей провели день на острове. Это стало началом долгой истории: молодые люди полюбили друг друга, поженились, обзавелись детьми, и все они были более или