– А глаза-то, глаза! – шептал Лёшка.

Глаза огромные, с длиннейшими – на полщеки! – черными ресницами.

– Не пойму, какого цвета…

– Спелая слива! Фиолетовый кобальт. Я бы ее написал!

– Лёш, а она – кто, по-твоему? Ну, помнишь, ты определял: масло, акварель?

– Масло, конечно! Кто-нибудь из прерафаэлитов – их персонаж. Они любили натурщиц с такими волосами: Фанни Корнфот, Элизабет Сиддал – все рыжие, белокожие. Но глаза – это Восток! Просто Египет какой-то – помнишь фаюмские портреты?

И вот оказывается, что в эту крошечную «египтянку» и влюбился их акварельный Ванечка!

– Мусь, да она же ему до пояса!

– Да нет, по грудь.

– Кого же она лечить-то будет, такая маленькая? Если только младенцев! Ее ж никто всерьез воспринимать не сможет. А сколько же ей лет? Если она с тобой учится?

– Мам, в этом-то и дело! Ей двадцать!

– На четыре года старше Вани… Ну и ничего! Она такая маленькая, что все равно моложе выглядит. Она хорошая девочка?

– Мне нравится. Мы с ней подружились.

– Как ее фамилия? Лемехова? А глаза восточные, папа сказал!

– У нее мама наполовину армянка. А что, Ирка папе понравилась?

– Понравилась, да. Написать захотел. И что, у них все серьезно? То-то, я смотрю, Ваня какой-то странный, просто тихая грусть!

– Мам, я не знаю. Мне ни Ваня, ни Ирочка ничего вообще-то не говорили, я сама догадалась. У Ирки телефон зазвонил, а я смотрю – Ванькин номер высветился.

– Да ты просто Шерлок Холмс!

– Ага! Ну вот. Смотри, как красиво! Только хвост остался, заколоть нечем, а можно вот так свернуть, ракушкой.

– Правда, красиво. Необычно. Дай-ка, вон папины кисточки торчат, вечно он их везде оставляет!

И Марина ловко закрепила свернутый в ракушку хвост Лёшкиными кисточками.

– Ой, здорово! Ты как японка! Мам, ты только про Ваньку пока папе не говори, а то кто его знает, как он отреагирует.

– На что папа должен реагировать? – неожиданно спросил Леший, открывая дверь у них за спиной. – Чем это вы тут занимаетесь?

– Господи, как ты нас напугал! Подкрался!

– Напугал я их! Это я чуть с ума не сошел: слышу, разговаривают где-то, а где – не пойму. Всю квартиру обошел два раза, пока догадался! Так на что я должен реагировать?

– На новую мамину прическу! Посмотри, нравится тебе?

– Так вот где мои кисточки! А я-то обыскался! – Леший смотрел в зеркало, прямо Марине в глаза, и она вдруг вся залилась краской, даже шея стала розовой.

– Ну, пап! Я серьезно!

– Очень красивая прическа. Мне нравится. Давай-ка иди отсюда. Я рассмотрю получше.

И Леший ловко выпроводил дочь за дверь, Муся захихикала и убежала. Он положил Марине руки на плечи, и она вдруг коротко вздохнула, прикрыв глаза. Леший нагнулся и поцеловал ее шею под волосами, потом ниже, отогнув воротник – и опять взглянул на нее в зеркало: Марина сидела вся розовая, опустив глаза и прикусив нижнюю губу. Леший улыбнулся и опустил руки ей на грудь, забравшись в вырез блузки – ласкал и смотрел, как расцветает ее лицо, вздрагивают губы и дрожат опущенные ресницы, а потом поднял и посадил на стиральную машину.

Они целовались, как в молодости – жадно и нетерпеливо, измучившись друг без друга, без того огня, что согревал и обжигал их все эти годы – и который неведомо почему вдруг погас, а сейчас неведомо почему вдруг вспыхнул вновь. Марина забыла обо всех своих страхах и отдавалась мужу с прежней пылкостью. Что-то упало, зазвенев, потом еще что-то покатилось по полу, они не замечали. Им было неудобно, Марина хваталась за Лёшкины плечи, он с трудом держался на ногах, упираясь одной рукой о стену, а другой – держа Марину за спину, но они сделали это! И в последний момент Марина даже успела схватить полотенце и вцепиться в него зубами, чтобы не закричать в полный голос.

– Какой кошмар! – сказал Леший и засмеялся. – Мы с тобой просто как безумные подростки.

Марина тоже рассмеялась, представив, как они выглядят со стороны: Лёшка со спущенными штанами и она – с задранной до пояса юбкой и разорванной блузкой: расстегивать пуговицы было некогда. Она так и сидела на стиральной машине, обнимая Лешего скрещенными ногами. Они хохотали до слез и никак не могли остановиться.

– Ты… хоть штаны-то… надень! А то вдруг… кто заглянет. Нет бы дверь сначала запер!

И в этот самый момент кто-то действительно заглянул, испуганно ойкнул и захлопнул дверь. – Лёшка с Мариной снова захохотали.

– Кто это был-то? – спросил Леший, застегивая наконец брюки.

– Кто-кто! Ванька, кто ж еще!

– А, наш вечный истязатель! – Лёшка поцеловал Марину. – Спать-то ко мне приходи. А то совсем от рук отбилась!

И ушел, а Марина, улыбаясь, посмотрела на себя в зеркало: прическа вся развалилась, но распущенные волосы сияли лунным светом, а кожа светилась, как розовый жемчуг. Она подобрала волосы вверх, надела шапочку и включила душ.

А «вечный истязатель» Ванька в это время сидел вытянув ноги, в комнате у Муси, которая не обращала на него никакого внимания, погрузившись в изучение очередной «расчлененки» на мониторе.

– Мусь, и как ты можешь эту гадость рассматривать, – не выдержал Ваня.

– Какую гадость? – рассеянно спросила Муся. – Не называй меня Мусей. Я – Маруся.

– Маруся-сеструся слопала гуся!

– Вань, тебе чего надо? Я занимаюсь.

– Слушай, я сейчас в детскую ванную нечаянно вперся, а там…

– Кран течет?

– Да нет, там предки были…

– И чего? Пошел бы в другую.

– Чего-чего! Того самого! Они, знаешь, чем там занимались?

– Целовались, что ли?

– Если бы!

– Да ты что? – Тут Муся окончательно отвлеклась от компьютера. – И что, они потрясли своим безнравственным поведением твою невинную детскую душу?

Ванька кинулся в нее подушкой, но Муся ловко увернулась:

– Или ты думал, они этим вообще не занимаются, а мы появились почкованием?

– Да знаю я, как мы появились, но чего они в ванной-то? Другого места, что ли, нет? Тесно там и вообще… неудобно.

– Ну, приспичило, наверно.

– Приспичило! В их-то возрасте!

– Ой, ты еще скажи – в их дряхлом возрасте! Они молодые совсем, ты что!

Ванька не посмел возразить, хотя как-то сомневался, что родители такие уж молодые.

– Слушай, а вы с Митькой пробовали в ванной?

– Вань, мы с Митькой ни в ванной, ни в постели, нигде.

– Да ладно!