В этих поисках аналитики указывали на три района: Калифорния, полуостров Юкатан — опустошенная страна древних индейцев майя, — и дикие джунгли в устье Амазонки. Вряд ли можно было рассчитывать на успешное ведение разведки в США или Мексике, под самым носом у янки, во всяком случае, до полной победы над русскими — тогда чванливые американцы станут сговорчивыми и шелковыми. Итак, Амазонка! Южная Америка не особенно вдавалась в тонкости мировой политики, а немецкое влияние в экономике континента было весьма и весьма существенным.

Экспедиция была снаряжена по-военному стремительно. Было решено, что она отправится на подводной лодке из портового города Киля, главной военно-морской базы Германии. Город, располагаясь в заливе Балтийского моря, имел выход в Северное море через канал, и водная пуповина позволяла субмаринам сновать в любом направлении. «Волчьи стаи» адмирала Деница отправлялись отсюда на промысел, возвращаясь для ремонта и короткого отдыха.

* * *

К Подводной академии Северного ветра было приписано несколько подводных лодок с полностью укомплектованными экипажами. С самого начала военных действий субмарины находились в резерве вплоть до особого распоряжения.

Морская блокада островной Англии была в самом разгаре. Верфи не успевали латать бреши, проделываемые в подводных стаях вражескими эсминцами. Истребители подлодок неутомимо утюжили море, выискивая немцев радарами. Признаться, у них получалось; «волчьи стаи» редели день ото дня. На базы возвращалось меньше подводных лодок, чем выходило в море. Потери росли, верфи не справлялись. В угоду скорости пришлось отказаться от клепки корпусов и перейти на сварку. Дело пошло чуть быстрее, но надежность подлодок серьезно уменьшилась.

В этих условиях морское командование с большим удовольствием бросило бы в бой и подлодки академии, но вслух свои мысли предпочли не озвучивать; горячность — удел молодых. Для юных война — это единственная возможность показать себя и продвинуться по служебной лестнице прыжками, а не распланированной на десятки лет медленной поступью; для стариков при лампасах и многочисленных орденах та же война — это шанс лишний раз доказать свою мудрость и прозорливость. Им, седовласым ветеранам, ошибаться нельзя. Не простят.

Субмарины особого резерва спокойно стояли у пирса в ожидании своего часа.

* * *

Наставник отобрал в экспедицию двоих. Это были бойцы из диверсионного спецподразделения «Бранденбург 800». Оба головореза были мастерами своего дела. Бранденбуржцы были абсолютными флегматиками, и для Наставника это было едва ли не определяющим качеством, хотя, конечно, хладнокровные и невозмутимые бездельники и неучи ему не были нужны.

Когда парочка в серых плащах, наброшенных поверх пятнистых комбинезонов кричащей тропической раскраски, возникла на пирсе, их тотчас отвели в лодку и разместили в пустом отсеке для запасных торпед. Сапер и радист внимательно осмотрелись и принялись обживать свое жилье. В углу сложили амуницию, вдоль стен отсека расстелили спальные мешки. Холодный железный пол их не пугал совершенно: в пуховых спальниках были прокладки из пробки. В таких мешках можно было спать на снегу. Отсек, ставший для них временным пристанищем на все время плавания, быстро принимал жилой вид.

Для того, кто должен был последним подняться на борт, отвели отдельное помещение — каюту капитана. Отдельной ее можно было назвать с большой натяжкой. Каюта представляла собой узкий пенал с койкой и откидным столиком. От коридора ее отделяла символическая занавеска — роскошь, невообразимая для подводника. Любое свободное место заполнялось тем, что могло пригодиться в плавании. Невозможно было пройти по подлодке, чтобы не зацепиться за коробки с провиантом.

Вот уже два дня всем членам экипажа, в том числе и офицерам, были запрещены увольнения. Все ждали руководителя экспедиции. Капитан Райф был предупрежден о том, что конечную точку маршрута узнают только в море. К дальнему походу было готово все. О том, что он будет именно дальний, свидетельствовали дополнительные ящики и мешки с едой. Торпед взяли вдвое меньше обычного, высвободив место для дополнительных ящиков со снарядами к 88-миллиметровому орудию на корме и 20-миллиметровой зенитке.

— С кем они собираются воевать? А, ладно. Лишь бы вырваться из ненавистной гавани. — Капитан с нетерпением ждал появления на борту судна последнего, главного пассажира, воле которого он должен был подчинить субмарину и ее экипаж на все время похода.

* * *

Автомобиль штандартенфюрера Крауса был пропущен через кордон со скоростью, прямо пропорциональной могуществу подписи на предписании. Некоторое время Вальтер с удовольствием колесил по замечательным тенистым улицам, ориентируясь на сырое соленое дыхание моря и слабый, но отчетливый сигнал Наставника. Неприметное двухэтажное здание гостиницы академии Северного ветра пряталось позади помпезного готического административного корпуса и выглядело чужеродным пятном на фоне серой громады, исполненной имперского величия.

Для порядка расспросив любезного портье, Вальтер поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж. Он подошел к двери с номером 22, постучал и шагнул в комнату. Конечно, можно было и не стучать, но Вальтер, как и Наставник, предпочитал вести себя естественно, как все.

Внутри царил полумрак. Шторы были плотно задернуты. Наставник стоял спиной к Краусу. Его фигура в пестром тропическом камуфляже излучала спокойствие и сосредоточенный интерес. Наставник поднял руку в знак приветствия и снова склонился над столом. Рядом с плоской коробкой лежал деревянный приклад и ложе орехового дерева. Аккуратно заправленная кровать выглядела так, будто на ней не спали. У изголовья стоял десантный ранец из оленьей кожи, большой штурмовой рюкзак, туго набитый под шнурованную завязку, и оливковая мундирная сумка. Поверх покрывала кровати лежал пустой пятнистый чехол с двумя наплечными лямками. Возле подушки тяжело проминала покрывало «сбруя парашютиста» — специальная связка подсумков.

— Приветствую тебя, — почтительно поздоровался Вальтер.

В ответ на приветствие он услышал тихий смех, а затем удивительный звучный баритон начал декламировать:

— Все будет так, когда умрешь. Владенья сгинут невозвратно. Все ложь и тлен, все тлен и ложь. Лишь счастье битвы нам понятно. — Наставник произносил слова, словно смакуя их вкус. — И тебе доброго дня, брат.

— О чем это, Наставник?

— Старая песня. Все, что осталось в человеческой памяти о древней войне. За что и с кем сражались люди во тьме веков — неизвестно. Из текста понятно, что бились они не с людьми. Иногда мне даже нравится немецкий язык. Он очень точно передает упоение боем и горечь будущей утраты. Не каждому языку под силу… такое.

Наставник отступил на шаг и выдвинул стул из-под столешницы. На стуле оказался продолговатый бумажный сверток.

— Боеприпасы россыпью? — поинтересовался Вальтер.

— Не только, — ухмыльнулся собеседник и с треском бесцеремонно распорол бумагу черным кинжалом. — Не только боеприпасы.